Алексей Венедиктов: Все происходит в жизни не только в виде трагедии, но и в виде фарса

Человек в современном информационном пространстве — как муха, увязшая в сиропе: крылышками еще трепещет, но вокруг нет ни крошки, чтобы зацепиться и выбраться на волю. Как не «утонуть» в потоке информации? На этот и другие вопросы ответил молодым журналистам главный редактор радио «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов. Алексей Алексеевич – фигура в российской журналистике более, чем заметная. Часто мелькает на экранах телевизоров — в качестве эксперта массовых и политических ток-шоу. А его радио многие считают оппозиционным. Сам Венедиктов в интервью говорит, что оно является витриной для Запада.

Почему мы никогда не видели дочерей Путина

- С чего Вы взяли, что в России нет свободы слова? Я знаю, что в России есть журналисты, которые сами себя цензурируют.

Первого сентября 2004 года мы получаем информацию о том, что в Беслане захвачена школа. В этом городе, у  меня своего корреспондента нет. Где этот Беслан? Я вообще не знал, что он существует. Что за звук - «Беслан»? Первое сообщение – в школе находится 334 заложника. Помните эту цифру? Именно такое число первоначально называли чиновники…

- Ребята, - говорю своим. – Что-то мне эта цифра не нравится. Это что, малокомплектная школа, что ли?

Я  - бывший учитель, знаю, что каждая школа накануне первого сентября должна сдать списочный состав детей, чтобы получить финансирование. Звоним в Министерство просвещения. Там еще  не знают о трагедии. Нам отвечают, что их там 875 человек. Я присвистнул - мама родная! Начал считать: пусть сто учеников до школы ко Дню знаний не доехало, но на такое количество детей должно быть не менее сотни учителей, нянек и прочего персонала. Плюс родители, которые привели своих чад на линейку.

Звоню в Кремль пресс-секретарю Путина Алексею Громову. Мы с ним общаемся на «ты» - дружим.

- Леша, - говорю. – Там 1500  заложников.

- Да ну тебя! Ты всегда преувеличиваешь… А у нас, между прочим, телеграмма-«секретка»: в ней черным по белому - 334 человека, Я сейчас ее шефу несу.

Я его понимал. Все тогда бились в истерике. У меня девочка вела эфир и плакала…

- Леша, пойди и скажи шефу, что их почти полторы тысячи…

Я  понимал, что это число будет сообщено Путину и по нему будет принято решение. Одно дело – когда в огромной школе 300 человек, другое дело, когда люди в помещении находятся, как селедки в бочке и их больше тысячи. Громов меня послушался, рассказал Путину о ходе моих мыслей…

После того, как все закончилось, я получил благодарность Путина. Заложников действительно было 1300. И операция по освобождению, если помните, в первый день не началась.

Но я о другом. Возле школы проходил митинг матерей. Измученные женщины стояли с плакатами, на которых было выведено: «В школе больше тысячи наших детей»… И ни один из телеканалов это не показал, потому что репортеры не сочли нужным об этом говорить. Журналисты занимались самоцензурой, скрывая истинные факты от президента. И эта ошибка могла привести к огромным жертвам.

Я согласен, что есть ограничения в информации, которая подается в эфир. Вы никогда не задумывались над тем, что мы ни разу не видели ни одной нормальной фотографии хотя бы одной дочери Путина? А ведь девушки уже давным-давно выросли. Одна, по-моему, даже замуж вышла… А мы и этого не знаем. Ларчик, как всегда, открывается просто: после Чеченской войны система безопасности в России по отношению к Путину и его семье была резко усилена. С 2001 года, к примеру, журналистам формально запрещено публиковать информацию о том, куда планирует поехать Путин. Газеты молчат, но тем не менее, весь город знает, кто к нему едет: красят заборчики, устилают новые дороги, губернатор проводит совещания, мэр рыдает кровавыми слезами, в центральный универмаг спешно завозят козлиное молоко… А журналистам писать об этом нельзя. Что, узнали свой город?

Террористов в прямой эфир больше не пускают

- Или возьмем, к  примеру, захват заложников в «Норд-Осте» на Дубровке. Среди заложников была наша машинистка и ее подруга из «Московской правды». И периодически они с нами связывались. И вдруг они говорят: «Один из террористов хочет выйти в прямой эфир!». Мы вынуждены были говорить с террористом в прямом эфире. А если бы мы отказали ему, кто знает,  что бы он сделал с женщинами?

После трагедии на Дубровке в Кремле собрались 25 редакторов влиятельных СМИ. Не буду вам пересказывать весь процесс, но поорали мы друг на друга тогда хорошо. И президент тоже. Понятно, что был шок  - это был первый захват заложников. Все столкнулись с этим впервые. В результате этого ора главные редакторы подписали между собой соглашение, которое (сразу оговорюсь!) не имеет никакого отношения к закону. Оно очень короткое: в случае захвата заложников, слово террористам должно предоставляться только по решению штаба по освобождению заложников.  А дальше, грубо говоря, так: выпустите троих – мы дадим вам три минуты на «Маяке», выпустите четверых – получите полосу в «Российской газете».

Но все происходит в жизни не только  в виде трагедии, но и в виде фарса. Мы столкнулись буквально через неделю с другим испытанием. К нам позвонил пьяный мужик — он в Москве, в квартире, захватил свою сожительницу, ребенка и тещу в заложники. Это был не политический захват, но все свои действия нам пришлось выполнят строго по конвенции.

Про анализы Ельцина и журналистскую этику

- Этично ли одновременно любить несколько женщин? С точки зрения ислама – да. С точки зрения христианства – нет. Я же не говорю: законно или незаконно. Я ставлю вопрос ребром. Изначально стартовая позиция у людей разная. И не только из-за религиозных соображений. Этики в современном обществе нет. Тем более журналистской.

Мы все видели «желтые» газеты, которые публикуют фотографии умирающего Абдулова. Я могу вам сказать, что такие снимки у нас тоже были. Но мы их на сайт так и не поставили.

В 1996 году «Эхо Москвы» получило доступ к секретной медицинской карте президента Бориса Николаевича Ельцина. Ему в то время делали операцию на сердце. Одновременно мы получили доступ к карте Наины Иосифовны. Она тоже лежала в больнице, готовилась к операции. И мы встали перед выбором: стоит ли говорить по радио о том, сколько железа в крови и сахара в моче у Ельцина и его жены? Ведь это был президент ядерной державы, и именно его дрожащий палец лежал на ядерной кнопке… В результате приняли такое решение: информацию по президенту давать, по супруге — нет. Этично? Не знаю.

Журналисты как лагерная пыль

- В последнее время журналистов стали обвинять в том, что СМИ транслирует только негативную информацию, а если в стране происходит авиакатастрофа или теракт, это событие тут же затмевает другие новости.

А что такое негативная информация? Вы знаете о том, что когда сообщается о проигрыше футбольной команды, в стране резко возрастает количество инфарктов? Людям просто становится плохо. И что теперь? Не сообщать счет игры?

В 1993 году я вел репортаж из Белого дома во время мятежа. И именно в эфире «Эха Москвы» Руцкой выступил с заявлением: «Товарищи, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль!». Это был я – я вывел в прямой эфир мятежников. Правда, Борис Николаевич мне потом устроил… Но это была моя работа.

Журналистика, кстати сказать, – это постоянный риск. К сожалению, государство не борется за раскрытие убийств журналистов так, как оно борется за раскрытие убийств депутатов. Журналисты – это, знаете ли, как лагерная пыль: мол, еще нарожают…За последние десять лет при исполнении обязанностей было убито 15 журналистов. Из них 14 дел не раскрыто.

www.rabochy-put.ru