Сева Новгородцев: «Общество впервые в истории видит себя таким, как есть»

Бывший радиоведущий «Русской службы BBC» Сева Новогородцев выступил в лондонском клубе «Открытая Россия» с лекцией «Вещание на Россию: эволюция жанра».

Хочу поблагодарить Открытую Россию за приглашение. Спасибо вам, что пришли. Приятно видеть лица соотечественников, которые я был бы рад и горд встретить в своей жизни, когда я находился в Советском Союзе, потому что там, как вы сами знаете, с друзьями — во всяком случае, в мое время — была проблема.

Небольшой фокус. Помните из песни строку: «Корнет Оболенский, надеть ордена»? Мы покинули Англию в сентябре прошлого года и переехали жить на юг Болгарии, рядом с греческой границей. Квартира у нас в горах, высота 1525 метров. Из балконной комнаты открываются роскошные виды на Орфеевские скалы. И вот утром в халатике выходишь в балконную комнату… В провинции главное развлечение — интересоваться, где какая погода. Я говорю: «Ольга Борисовна, а что нынче в Петербурге?» Она отвечает. «А в Крыму?» — там тоже живут родственники. А на Виргинских островах, где у нас делянка бесхозная стоит уже несколько лет? Скажет и там температуру. И вот перед приездом сюда я ей говорю: «Дражайшая Ольга Борисовна, а что за температура нынче в туманном Альбионе?» Она говорит: «В туманном Альбионе светит солнце, жара +34».

Вообще, я всем объясняю, что после 1954 года, когда правительство издало так называемый Clean Air Act, то есть закон о чистом воздухе, в туманном Альбионе перестали топить камины дровами и углем, фабрикам запретили выпускать черный дым. Постепенно воздух очистился от микроскопических углеродных частиц, на которых, собственно, осаждались водяные пары, создавая туман, — и туманы исчезли.

Но сегодня, особенно после июньских событий, после знаменитого референдума, когда 17 миллионов проголосовало за Brexit, понятие «туманный Альбион» как бы возвращается. Потому что Британия в своем будущем покрыта, я бы сказал, такой легкой дымкой. Неизвестно, что произойдет в будущем, никто этого знать не может. Но одно мы можем сказать: Соединенное Королевство в размерах своих точно не увеличится, а может стать еще меньше.

Вы помните, какой взрыв патриотизма вызвала кампания «Крым наш»? И вот теперь мысленно перенесемся в 1930-е годы.

Карта Британской империи: Канада — наша, Австралия — наша, Новая Зеландия — наша, Южная Африка и бог знает что, а главное — Индия с Пакистаном — там все наше. Четверть земной территории!

Крупнейшая империя всех времен и народов. И вот из крохотной Великобритании, из Лондона все это дело как-то управляется.

И тут, я бы сказал, возникает проблема коммуникаций номер один. Конечно, были колониальные офицеры, закончившие частные школы, были совершенно блестящие администраторы. С моей точки зрения, английская колониальная администрация оставила после себя больше хорошего, чем плохого: железные дороги, парламенты, четкую систему социального контроля, картографию и так далее. Но нужно было как-то этим делом управлять.

В 1932 году жанр радио был чрезвычайно популярен. В гостиной стояла главная часть мебели — огромный шкаф, отделанный под орех или карельскую березу или еще какие-нибудь ценные сорта дерева. И вокруг него, как вокруг некой духовной скрепы, садилась вся семья. Почему? Потому что BBC, имевшая тогда монополию на вещание, каждый день развлекало весь народ. Пьесы, оперные арии, джаз-оркестры, комедианты по выходным, блестящие голоса дикторов, четкое, особенное произношение, которого сейчас уже практически нигде не найти. Когда я слушаю записи 1940-х годов, просто смешно становится, до чего люди следили за чистотой своего языка.

У BBC тогда возникла мысль расширить сферу влияния. В жанре радио очень важно накопить опыт, связи: кого ты интервьюируешь, куда ты едешь, кого берешь, сеть корреспондентов и так далее. И все это к 1932 году было у BBC уже готово. И BBC предложило королю Георгу V (это дедушка нынешней королевы Елизаветы, двоюродный брат Николая II, похожий на него, почти как близнец) выступить на всю Британскую империю. Король первое время не соглашался, потому что таинство монархии считалось в некоторой отдаленности от своих субъектов. Но в конце концов BBC уговорило.

И вот в 1932 году король Георг V выступил не только перед страной, но и перед всеми доминионами. Это было Рождество 1932 года. И он тогда сказал ключевую фразу: «To men and women so cut off by the snows, the desert, or the sea, that only voices out of the air can reach them». И это была его идея провозглашения имперской службы. Так появилось вещание на все подмандатные территории — Empire Service.

В ходе дальнейших событий приходилось добавлять. В 1938 году добавили арабскую службу, сейчас — старейшую из иновещающих на BBC и до сих пор процветающую. В 1939 началась война с Германией. Естественно, как-то надо было Геббельсу отвечать — сделали немецкую службу. В 1942 году возник вопрос о вещании на русском языке. В те годы очень активно действовал посол в Лондоне Иван Майский. Он до 1943-го одиннадцать лет проработал — с 1932-го.

Иван Майский, как все эти большевики, конечно, был не Иван и не Майский, но это уже несущественно. Главное, что он очень активно работал и был абсолютно вездесущим человеком. И он сумел убедить BBC передавать интервью Сталина с американскими корреспондентами. Каждую неделю два «тассовских» человека выходили в эфир, и это продолжалось семь месяцев.

Возник вопрос о вещании на Россию. И вот следующая секретная записка, там гриф «Секретно» наверху. Все эти бумажки были опубликованы только в январе этого года — прошло 70 лет с 1946 года. Написал эту записку Гарольд Николсон, член парламента. Он был официальным цензором министерства информации в 1941–1946 годах и членом попечительского совета BBC.

«Мой дорогой Макконахи, — пишет он, обращаясь к сэру Ричарду Рою Макконахи. — Браккен (Брандон Браккен — виконт, министр информации с 1941 по 1945 год, в его ведомстве, кстати, служил Джордж Оруэлл) не поддерживает идею передач "Правда о России". Он говорит, что, если мы начнем, то Майский пришлет банду подрывников, чтобы взорвать broadcasting-house BBC. Чем больше думаю, тем больше чувствую, что он в этом прав. Нам придется молчать и дать дорогу фальшивой легенде. Мне, как и вам, это противно. Однако, если к таким передачам все же приступим, то окажемся в безвыходном положении. Соблюдение необходимого такта и осторожности приведет нас к необходимости фальшивить в неменьшей степени».

Таким изощренным английским дипломатическим языком говорится, что когда разговариваешь с людьми, которые в своей пропаганде не стесняются, а ты при этом вынужден как представитель строгой цивилизованной организации соблюдать какие-то рамки, то в этой борьбе выиграть особенно не удастся. Дело в том, что уже в 1947 году была написана «Хартия» для BBC, и очень долго спорили, в каком тоне надо разговаривать с Россией.

Короткая справка о Майском. Иван Михайлович Майский, настоящее имя — Ян Лиховецкий, советский дипломат. Корней Чуковский с ним был знаком. В 1925 году он написал в своем дневнике:

«Он бывший меньшевик. И, как всякий бывший меньшевик, страшно хлопочет перебольшевичить большевиков. Хорошо знает английский язык, имеет кое-какие связи в Англии по старой своей меньшевистской деятельности, — он же жил там в свое время».

И действительно, как я вам сказал, Майский был чрезвычайным и полномочным послом в Великобритании с 1932 по 1943 год. Небольшой исторический штрих: в 1942 году Черчилль приехал в Москву. Кстати, это та самая очень морозная зима 1942 года, когда Черчилль в Москве увидел длиннющую очередь за мороженым и сказал: «Этот народ победить нельзя». Короче, в разговоре со Сталиным вспомнили Майского. Черчилль сказал: «Хороший дипломат». «Да, — согласился Сталин, — только слишком болтлив и не умеет держать язык за зубами».

Известно, что Майский чувствовал себя в Лондоне очень свободно. Однако в сентябре 1943 года Майского отозвали в Москву. Сталин был недоволен, что ему не удается добиться открытия Второго фронта. И чтобы досадить англичанам, которые его очень любили, он его отозвал. Майский в Москве стал заместителем Молотова и принимал участие в Ялтинской конференции. А в 1953, за неделю до смерти Сталина, он был арестован. Ну вы помните: громили космополитов, было «дело врачей», разгромили Еврейский антифашистский комитет. И в общем, Майского, как в том анекдоте, не по паспорту, а по лицу, арестовали по его этнической принадлежности. Он уцелел — в 1955 году вышел и прожил еще 20 лет.

И вот кончается война, Потсдамская конференция. Кстати, там любопытный случай был. Еще в Ялту Черчилль приезжал как премьер-министр. В Потсдам Черчилль приезжает на один день — сообщить Сталину и Молотову, что он уже не премьер-министр. Те совершенно не могут ничего понять. Как человек, который привел страну к победе над фашизмом, спас всех от фашистского ига, не переизбран? Ну вот англичане, как во время Brexit недавнего, выкинули неожиданно коленце.

В странах так называемой народной демократии советское КГБ открывает свои дочерние предприятия. Большой террор приходит в Восточную Европу. И становится понятным, что начинается другая эпоха, названная Холодной войной. 5 марта 1946 года Черчилль произносит свою знаменитую фултонскую речь. Вот отрывок в русском переводе:

«От Штетина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент опустился железный занавес. За этой линией располагаются все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы».

Через 19 дней после фултонской речи, 24 марта 1946 года, в эфир выходит «Русская служба BBC».

Первые слова произносит дама по имени Бетти Хорсфолл. Она была русская, но, по-моему, замужем за англичанином. Я ее еще застал — такая статная красивая дама. Сразу встал вопрос: о чем говорить, что передавать. Тогда уже было решено, что BBC не может переходить на личности. Можно критиковать идеологию, можно критиковать политику и ее результаты, но дальше этого не ходить, чтобы, так сказать, не опускать планку.

Чтобы обеспечивать BBC какими-то данными, создали исследовательский центр при Форин-офисе, он назывался IRD — Information Research Department. Туда набрали всяких советологов, специалистов и всех прочих. Сейчас, задним умом, многие либералы, глядя на этот период... С 1948 по 1978 год существовала эта организация, принято было считать, что это гнездовье антисоветчиков, ярых поклонников Британской империи и так далее. Но поскольку она была засекречена настолько, что в самом Форин-офисе не знали, существует она или нет, самим работникам запрещено было упоминать где бы то ни было, в том числе дома, в кругу семьи, то об IRD практически ничего не известно.

Единственное, что я могу сказать, — что автор лучшего труда по сталинскому террору книги «Большой террор» Роберт Конквест был сотрудником IRD. Это значит, что планка сотрудников была очень высокой, и материал, который они давали BBC, был тоже очень качественный.

Как только радио вышло, всем стало интересно, как народ слушает, как реагирует. Поручили британскому посольству. Те обратились к знакомым или на улицу вышли, у бабки спросили — я не знаю.

В сведениях, которые посольство прислало, было: люди недовольны, часть дикторов ломает русский язык с английским акцентом, а часть — вообще, как белогвардейцы.

Это я могу понять, потому что мне в 1970-е довелось общаться с некоторыми осколками старой аристократии. Например, я попал на вечер, где встал бывший офицер Белой армии и сказал с присущим пафосом: «Господа, давайте поднимем тост за нашу многострадальную Россию!» Понятно, что такого человека в эфир выпускать, конечно, можно, но рассчитывать на успех — вряд ли.

Был я однажды в доме баронессы Кнюпфер. Ее сын был пианистом, и у него была студия для записи, поэтому я к нему иногда ходил. И вот, пока я дожидался, когда он освободится, стал свидетелем, как баронесса Кнюпфер и княгиня Юсупова обсуждали насущные проблемы иммиграции. Одна другой говорила: «А вот Милославские-Толстые — они и не графы вовсе! Они по морганатической линии». Причем и княгиня Юсупова, и баронесса Кнюпфер последние много лет работали на кассе в Marks & Spencer — жизнь заставила. Когда я собрался уходить, баронесса Кнюпфер меня в кухне остановила и говорит: «Сева, вот вы тут всех знаете, посоветуйте мне, пожалуйста». Я говорю: «Да, конечно, баронесса». Она говорит: «В нашу церковь в Чизике (тогда она еще не принадлежала Московскому патриархату, а называлась Белогвардейская церковь) батюшку прислали. Хороший батюшка. А мы боимся». Я говорю: «Чего же вы боитесь, баронесса?» Она говорит: «А вдруг он еврей?» Это она мне говорит — полуеврею.

И вот эту проблему коммуникаций я бы обозначил как проблему коммуникаций номер два. Конечно, когда стали делать «Службу», то опирались на кадры с опытом на BBC. И в мониторинге в Кавершеме (по-русски это «зловещее прослушивание», на самом деле они слушали советские станции и на основе этой открытой информации делали для Форин-офиса какие-то справки) — там старшим супервайзером работал Анатолий Максимович Гольдберг.

Гольдберг родился в Петербурге в 1910 году. В 1918-м с родителями уехал в Берлин. Соответственно, там начал разговаривать с мальчиками на немецком, но ходил во французскую школу. Закончил школу по-французски и поступил в университет на факультет китайского и японского языков. Настал 1938 год, уже фашизм начал подбираться совсем к горлу. Гольдберг как еврей вынужден был спасать жизнь и уехал в Англию. И уже на следующий год его берут в Monitoring Service, где он работает на русском, немецком и испанском. Откуда у него новые языки появляются, я представить не мог. Я его застал в последние четыре года работы, он в основном вещал по-русски, ходил в World Service по-английски, в китайскую службу ходил и говорил на мандарине. В общем, лингвист совершенно потрясающий.

В 1949 году включили глушилки, и встал вопрос о целесообразности вещания. Для чего вы каждый день производите материалы, если вас никто не слышит?

С точки зрения практической пользы, чем англичане всегда сильны, казалось бы, надо все это дело остановить. Но начальство ВВС — из тех еще аристократов, имеющих классическое образование, видение будущего и понимание, те, кто составляли «Хартию BBC» — очень тонко, она до сих пор действует, — решило, что все равно вещать надо.

Спустя еще шесть лет, в 1952 году, — Сталин еще жив, ситуация накаляется, — сэр Уолдрон Смитерс, депутат от Консервативной партии, написал Уинстону Черчиллю, убеждая его начать расследование коммунистической деятельности в Великобритании. Он писал:

«Среди нас есть предатели. И хотя, я, в принципе, против подавления свободы слова, с предателями следует поступать так, как они того заслуживают».

Особую озабоченность парламентария и британского патриота вызвала корпорация BBC.

«В случае войны, — говорилось в письме, — или крупного кризиса эти попутчики — те, кто сочувствовал коммунистам, — прекрасно разбирающиеся в радиовещании, могут за полчаса перерезать провода и повредить оборудование».

Он приложил к письму Черчиллю список сотрудников, которых считал либо коммунистами, либо сочувствующими. Но особый упор он делал на «Русской службе». На видном месте стоял господин Гольдберг: «Это, — пишет Смитерс, — еврей и коммунист, который контролирует вещание радиопрограмм». Сами понимаете, Черчиллю пришло такое письмо от авторитетного политика. Он переслал все это в Министерство внутренних дел с пометкой проверить через английскую контрразведку MI 5. Из MI 5 пришла короткая справка. Там было написано: Гольдберг родился в России. Натурализованный британец. В 1950 году был в контакте с журналистом советского агентства новостей. Все. Никакого компромата нет. Никакой, понятно, Гольдберг не коммунист и так далее. И Черчилль ответил Уолдрену Смитерсу. В своей записке он успокаивает уважаемого коллегу, заверяя, что коммунистическое влияние не представляет серьезной угрозы. Вот эта записка — Черчилль собственноручно ее подписал. Он пишет:

My dear Smithers,
I have had your letters about Communism carefully examined and after full consideration I do not think that an enquiry into Communism would be advantageous. We are well aware of its danger.
As regards the BBC, I am assured you overestimate the extent of Communist influence, and that proper plans exist to counter any serious threat.
Your sincerely,
WC

Гольдберга тогда критиковали за слишком мягкий тон его комментариев. Но он следовал редакционной политике BBC, которую мы очертили: сообщать факты, в комментариях быть объективным, критиковать можно идеологию, но на личности не переходить.

И это была проблема коммуникации номер три.

Анатолий Максимович был чрезвычайно популярен у советской аудитории, но механизм, запущенный Смитерсом и его единомышленниками в министерстве иностранных дел, в этом IRD и так далее… Они в конце концов своего добились, Гольдберга с поста главы русской службы сковырнули, но BBC его дальше в обиду не дала. Его перевели из административного отдела, из главы службы в наблюдатели.

Гольдберга я застал уже в этой роли в последние годы его жизни. Частенько я с ним и в студии находился вместе, у него была старая школа. Приходя в студию, Гольдберг доставал секундомер. Чтобы он не щелкал, он прятал его под стол. Гольдберг ходил в костюме-тройке с бабочкой, но бабочка не магазинная какая-то пошлая, а он ее завязывал сам каждый раз и развязывал. Поговаривали, что в World Service в 1945-м и 1946 году без бабочки в студию было ходить неприлично. Джентльмены были все клубного плана, с прекрасными волосами, с акцентами и так далее. И вот Гольдберг вроде бы был из этой когорты. Он, садясь, расстегивал все пуговички жилетки, освобождал немножко ремень, чтобы была диафрагма, делал глубокий вдох, и говорил: «Говорит Лондон».

Анатолий Максимович речь свою растягивал, по-моему, из практических соображений. Ему полагалось выдавать пять минут в день, писал он на четыре, а остальное добавлял многозначительными паузами. Еще он был социалист, поэтому к деньгам он относился легко, слегка презрительно. У него в ящике лежало всегда фунтов 200 расхожих, и молодые коллеги, которые оказались временно в каком-то затруднении, приходили к нему, и он доставал из этого ящика деньгу, выдавал, потом коллега возвращал деньги, он бросал их в тот же ящик, и этот обменный фонд у него там без конца крутился. Работал он практически до конца своей жизни, последние только, может быть, дней тридцать или сорок он болел. И последний штрих к его образу. Поскольку он был убежденным европейским социалистом, он не верил в богатые хоромы, в роскошные дома. Он жил в небольшой собесовской квартирке на последнем этаже с больной женой и так свою жизнь и закончил.

Следующий слайд — Анатолий Максимович в окружении коллег. Я, честно говоря, никого из них не знаю, а может быть, это приглашенные гости.

Это было такое странное время, я его еще застал: на BBC можно было пройти в любое время дня и ночи безо всякого пропуска.

В Буш-хаусе столовая работала круглые сутки, поскольку мир большой, в три часа ночи, скажем, в Японии, может быть день. Или, если вы вещаете на Латинскую Америку, то вообще это можно делать только глубокой ночью.

Вот Буш-хаус, куда я вошел 1 марта 1977 года. Я долго думал, почему назвали его Буш-хаус: думал, из сочувствия к Африке или Австралии, где bush — хорошее слово, потому что это там глубинка, там живут аборигены, в Африке — то же самое. Но оказалось, что это строил такой Дональд Трамп своего времени — господин Буш: в 1925 году начал строить и в 1935 году закончил. В то время это было самое дорогое здание в мире, потому что дом построен на стальном каркасе, а остальное камнем заложено. Это, конечно, был шикарный дом. Не знаю, каким образом он BBC достался, но, во всяком случае, в этом здании мы вещали. А на следующем слайде видно фронтон: все в классическом стиле и посвящено дружбе англоговорящих народов.

Когда строили Буш-хаус, то под такое мощное здание нужно было заложить крепкий фундамент, поэтому копали глубоко. Я уже потом для себя вывел, что тысячу лет существования планеты Земля дает прирост ей примерно в 7 метров: знаете, перегной, листики падают, пыль нарастает. И когда углубили фундамент, то нашли там вот это — настоящий древнеримский начальник какой-то, легионер, фамилия, имя: он то ли ошибочно не написал, то ли, может быть, это было на другом камне, стерлось, и он почернел от времени. Понятно, что это белый мрамор, но чистить не стали. Сначала его поставили в проходной, и все проходившие фамильярно трепали его по плешке. Потом стало ясно, что так фамильярно к древностям относиться нельзя, ему сделали ящичек из оргстекла.

Мы покинули Буш-хаус в самом начале 2012 года — четыре года назад. И эту фотографию сделал один из студио-менеджеров — Кокс. Я должен его процитировать, чтобы соблюсти авторские права.

Вошел я наконец-то в «Русскую службу», и меня представляют начальнице — Мэри Сетон-Уотсон. Мэри Сетон-Уотсон была английская дама, незамужняя, жила в своем поместье где-то в Сассексе, держала лошадей. Брат ее Хью Уотсон был известный историк, специалист по Сталину и, по-моему, очень ему симпатизировавший.

Она настаивала, чтобы я ее звал Мэри, но я приехал из страны, где Иван Никифорович, Марья Васильна. Когда я был штурманом, меня все только Сева Борисыч называли, понимаете?

Ну не мог я ей сказать «Мэри», и у меня ушло несколько месяцев, пока я себя преодолевал. И Мэри очень стеснялась кушать на людях — ее уже больше нет, я могу такие подробности рассказать. Она из столовой приносила на подносе себе обед, замыкалась в своей стеклянной будке и тогда спокойно ела, поглядывая на нас, что мы делаем. Поэтому вместо Мэри Сетон-Уотсон мы ее прозвали Mary Sitting Watching.

Следующая история у нас произошла в 1967 году. Это дочь Сталина — Надежда Аллилуева или Сталина. У нее последний гражданский муж был индус — индийский коммунист. Причем идейный человек: он, как Будда, отказался от семейного наследия — очень богатая была семья, приехал в Советский Союз и посвятил себя борьбе за коммунистические идеалы.

Последние четыре или пять лет он был мужем Аллилуевой, они прожили очень счастливо эти годы, и он умер. И она вытребовала для себя право рассыпать его прах в Ганге. В таком деле не откажешь, она пошла к Косыгину. Косыгин ей дал добро, но при этом позвонил госпоже Индире Ганди и договорился с ней, что остаться в Индии Аллилуевой ни в коем случае не дадут, поэтому за ней приглядывали. Но Надежде повезло. Она туда попала на 8 марта — был праздничный день, посольство закрыто, даже паспорт сдать некому.

И когда она поняла, что у нее в гостинице на руках паспорт, она осуществила план Б, который у нее давно был готов. Она точно знала расположение в городе американского посольства и пришла туда, как сейчас у нас говорят, сдаваться в плен.

Посол, конечно, вообще не знал, что ему делать, потому что международный скандал колоссального масштаба. Но пользуясь теми прерогативами, которые у посла есть, он дал добро, ее посадили на самолет, пока индийская полиция не выследила, и отправили в Женеву прямиком, а там, не долго думая, на другой самолет — в Соединенные Штаты. Из Соединенных Штатов Аллилуева прислала открытое письмо Синявскому, с которым она дружила, а Синявский был уже под следствием, и она как бы давала ему понять, что она о нем не забыла, что она его помнит. (Андрей Синявский был обвинен в антисоветской пропаганде и получил семилетний срок. — Открытая Россия.) Причем это письмо она отдала эксклюзивно только «Русской службе», потому что другим даже не объяснить, кто такой Синявский и зачем его нужно защищать.

А у нас знаете, какие были люди? Одна дама, например, лейтенант из СМЕРШа — убежала из Восточного Берлина, спустившись по связанным простыням. Если бы она попалась, ее бы расстреляли на месте. Или машинистка была — из старой аристократии, уже руки все скованы артритом, но она делала йогу, до последних дней стояла на голове. И она печатала нам новости, и, если новости были грустные, то она лупила этими скрюченными пальцами по клавишам и плакала: ей было жалко тех людей, про которых плохие новости. Короче, эта публика просто так сдаваться не собиралась.

В это время премьер Гарольд Вильсон был в Москве, ему сказали: «Господин премьер-министр, у нас с вами налаживаются связи, такие планы, и тут BBC хочет какое-то письмо передавать... Ну не надо этого делать». Вильсон сказал: «Да, не надо, хорошо». Позвонил в Форин-офис и говорит: «Отменить». Форин-офис звонит по инстанции главе World Service и говорит: «Отменить». Глава World Service звонит главе «Русской службы» — а это 1967 год, «Русскую службу» возглавляет светлейший князь Александр Павлович Ливин из Остзейских баронов — и говорит: «Не выносить в эфир, не выходить, не выпускать». Ну он тоже обязан начальству подчиняться. Он приходит к этим нашим дамам боевым и говорит: «Уважаемые дамы, письмо в эфир не может пойти». Они говорят: «Как это не может выходить?! Мы уже все анонсировали, все готово». Он говорит: «Сами понимаете, звонили». Дамы говорят: «Ну если так, мы подаем заявление об уходе», — и шесть человек сразу написали заявление об уходе.

Светлейший князь почесал лысую голову и говорит: «Господа, вы не оставляете мне другого выбора», — сел и написал заявление тоже. В результате с опозданием на два дня письмо это передали.

После передачи назначена была встреча с главой Всемирной службы. Все думали: сейчас он придет нас действительно увольнять, разгром будет страшнейший. А он говорит: «Спасибо вам, что вы так крепко держались, потому что это дало мне возможность отстоять позицию BBC и не поддаться на политическое давление». Вот такая история.

Вот тут следующий слайд: Аллилуева приезжает в Америку, ее встречают в аэропорту. Конечно, сенсация была потрясающая на весь мир, микрофоны со всех радиостанций, телестанций.

А следующий слайд — это «Русская служба» в 1960-е годы. Жаль, что крупного масштаба нет, потому что видно, что сидит джентльмен и без всякого стеснения папироску курит. Сегодня это представить даже в самом диком сне просто невозможно, потому что не только в комнате, не только в коридоре, не только в туалете, не только на запасной лестнице, но вообще в здании — вам вообще нигде курить не дадут. Всех выгоняют на улицу под дождь.

Следующий слайд — это отец Василий, раз в неделю мне он попадался в коридорах. Отец Василий или Владимир Михайлович Родзянко — это внук председателя Государственной думы, того самого, который поднес Николаю II бумажку об отречении. И белая эмиграция семье Родзянко этого никогда простить не могла. Когда он был мальчиком, к нему приставили офицера в качестве гувернера, и тот тайком его мучил, бил и пытал, мстя за деда. В 1920 году они всей семьей из тогдашней молодой Советской России уехали, поскольку им стало известно, что всю семью большевики приговорили к расстрелу. Он закончил духовное училище, потом был в аспирантуре в Лондоне, был доктором богословия, вернулся в Сербию. В 1949 году образовалась Югославия, и Тито его посадил в тюрьму. Дали ему семь лет на всякий случай, но потом Тито разругался со Сталиным и в пику Сталину всех русских выпустил. Так что он вышел в 1951 году, уехал в Париж, пожил там два года, в 1953 году приехал в Лондон и в 1955-м поступил на BBC. Его, собственно, сотрудники пригласили — прямо на службу пришли и говорят: «У вас такой чудный русский язык, нам так нужны специалисты». Он, может, даже что-то переводил поначалу.

В 1955 году он организовал передачи на Россию церковных служб из церкви, где первым священником был Антоний Сурожский, а он был вторым. И эта передача, особенно Всенощная раз в году, — это было колоссальное событие, все BBC слушали!

Я не знаю, как отец Василий сейчас глядел бы на результаты своей деятельности. Сегодня церковь разрешена, но, может быть, самое романтическое время осталось позади тогда, когда она была запрещена.

Отец Василий с 1955 года делал еженедельную религиозную передачу. С ним работала жена его Мария Васильевна. Красивая, дородная, русская-русская женщина, она была дочерью священника. Она в церкви была хормейстером, у нее был колоссально красивый голос — контральто. И вот в 1978 году, прямо на моих глазах, они пришли записывать очередную религиозную передачу. Марья Васильевна почувствовала себя плохо, упала со стула — то ли инфаркт, то ли инсульт. Короче, через 18 часов ее уже не было в живых. Отец Василий, проработавший с ней на религиозной передаче 23 года, был вне себя, он ее очень любил, и что он мог сделать? Естественно, он всю следующую религиозную передачу посвятил ей как коллеге, как работнику BBC, как человеку, который вместе с ним подвигал христианские ценности в эфир. Его вызвала на ковер Мэри Сетон-Уотсон и долго-долго по ковру его, как сейчас говорят, грубо носом возила. С ее точки зрения, это было нарушением «Хартии BBC», редакционной политики.

И вот тут у нас проблема коммуникации номер четыре.

Мы воспринимаем первичное в этой жизни так эмоционально, личностно, а англосаксы в первую очередь должны уважать закон. И человек — хоть бы какой он ни был важный — должен отойти на второй план.

История с отцом Василием заканчивается так. Ему приблизительно в то же время пришло приглашение из Америки возглавить там церковь, но для этого нужен не белый — семейный — священник, каким он был, а черный — монах, с воздержанием. И Антоний Сурожский вызвался его постричь в монахи. Отец Василий говорит Антонию: «Я понимаю все, что мне предстоит выполнять. Воздержание — это понятно, бессеребреничество — я и так как бы нищий, это все не имеет значения. Но послушание? Как я могу быть послушным кому-то, когда я сам еду туда крупным начальником?» Антоний задумался и говорит: «А ты будешь выполнять обет послушания перед всяким человеком, который тебя о чем-нибудь попросит». И так Василий уехал в Соединенные Штаты, где стал протоиереем, архиепископом сан-францисскским.

Но он возвращался в Россию. И есть один случай. Он, естественно, в рясе, в клобуке, какая-то бабка к нему подходит и говорит: « А вы батюшка?» Он говорит: «Да». — «А вы мне комнатку не освятите? А то наш поп Василий, я его уже два года прошу, никак собраться не может». Он говорит: «Ну хорошо, — помня данный обет. — А где у вас?» «Да недалеко, в Орехово-Зуево, — она говорит. — На метро до конца и автобусиком еще сорок минут». Человек, который шел с Василием, говорит: «Отец Василий, ну это же невозможно, у вас весь день уйдет, у вас тут важные дела». Он говорит: «Нет, должен ехать». И он с этой старушкой едет до конца, до последней линии метро, сорок минут на автобусе, и они приходят в жалкий панельный домик, где у нее восьмиметровая комнатка, он ее освящает. Старушка счастливая говорит: «Спасибо, в этой комнатке теперь и умереть сладко».

Второй случай с Василием произошел, когда к нему пришел атлетического сложения священник из глубинки и говорит: «Отец Василий, службу в моей церкви проведете?» Тот, помня данный обет, говорит: «Проведу, а где?» «Ну, — говорит, — недалеко, под Костромой». Они сели на поезд поехали в Кострому, из Костромы еще долго проселочными дорогами на каких-то рыдванах. Наткнулись на автоаварию: мотоцикл въехал в грузовик или грузовик задавил мотоцикл, человек, сидевший в коляске, убит. Это был отец того, кто сидел за рулем мотоцикла, сын убивается и говорит: «Что же делать, отец у меня был верующий, кто его теперь отпоет?» На что отец Василий спрашивает: «А кто у вашего отца был духовник?» Он говорит: «Конкретно никого не было, но вот BBC слушал, отец Василий был его духовником». Отец Василий — в слезы, отпел его и провел службу. Отца Василия уже нет в живых, но вот такие были христиане.

В 1978 году, тоже на моих глазах, 7 сентября, болгарин, сидевший в соседней комнате, видный такой дядька с проседью Георгий Марков, поставил машину за мостом и пошел на работу, как он обычно это делал. На автобусной остановке к нему подошел какой-то человек, одетый, как карикатурный англичанин. Котелок, брюки в полоску, сюртук, нечаянно ткнув его зонтиком в ногу, сказав: «Excuse me, sorry», — подозвал такси и уехал. Вечером у него поднялась температура, прописали жаропонижающее. Он в принципе знал, потому что угрозы ему поступали.

Марков в то время передавал по радио свои воспоминания «Мои встречи с Живковым». Поскольку передачи носили личный характер, BBC себе такого позволить не могло, и Маркову сказали: мы это в эфир не пустим, но если кто-то возьмет — ради бога. И его взяла «Свобода», поскольку у американцев таких ограничений не было.

Марков был другом дочери Живкова — она была тогда министром культуры, был вхож во все высшие слои и знал такие сочные подробности и так Живкова клеймил, унижал, что, понятно, это дело было рискованное. И вот Марков, зная, что ему грозит, и чувствуя, что с ним что-то неладное, поехал в больницу. Приехав в больницу скорой помощи, пришел к врачу и говорит: «Я работаю на BBC, я болгарский журналист, меня КГБ хочет убить. Что-то со мной сделали». Я видел интервью с этим доктором. Он говорит: «Представьте, у меня в боксе А лежит жертва аварии — все кишки наружу, в боксе B лежит человек с инсультом, а теперь ко мне приходит здоровый мужчина и говорит, что коммунисты хотят его убить. Мы хотели его проверить на психологическую адекватность». Ну непонятно было, что, где и как искать. И, конечно, Марков умер.

Когда убили Маркова, мы все почувствовали недоброе. Доказать невозможно, но уж больно все подозрительно выглядит. И к нашему начальству устремилась вся британская пресса. Сенсационный случай, загадочная смерть.

У нас тогда был контролер по Восточной Европе, друг Гольдберга, тоже социалист. Он сказал: «Ну что вы. The possibility of a foul play is very remote indeed». То есть возможность нечистой игры очень маловероятна. Он добавил, что только что вернулся из Болгарии, где его принимали самым сердечным образом. А я в это время по старой диссидентской привычке был кое-чем недоволен на BBC, в частности, системой временных контрактов — нами помыкали. И мы издавали стенную газету — такую большую фигню во всю стену. Называлась «Самодур». Потому что, с одной стороны, что хочу, то и пишу, а с другой стороны, сам себя дуришь, потому что из этого никогда ничего не выйдет. И по поводу высказывания контролера мы поместили фотографию. Она была сделана, видимо, еще на дагерротип в конце XIX века на хлопковой плантации в Америке. Там рабы-афроамериканцы — их еще тогда неграми называли — сидят и играют в карты. Один другому босой ногой с невинным видом протягивает под столом туза. Мы поместили эту фотографию и снабдили ее подписью: «The possibility of a foul play is very remote indeed».

Через несколько дней британские и мировые газеты написали, что Георгий Марков был убит хитрейшим способом — из зонтика со встроенным в него сверхтонким пневматическим ружьем внедрили невидимую глазом иридиевую пилюлю меньше миллиметра в диаметре. Как булавочная головка крохотная. В ней были просверлены микроскопические отверстия с сильнодействующим ядом рицином. Поначалу врачи не могли этого распознать, и пилюлю нашли только патологоанатомы. Кстати, ее возили к американцам на анализ.

Тогда Скотленд-Ярд, видя совершенно загадочный вариант, прислал нам детектива. Здоровый дядька, двухметровый. Он ходил, смотрел, разговаривал, играл в шахматы. Полгода он у нас слонялся, даже шашни завел с ведущей болгарской программы. Но ничего как будто бы не выяснил. В 1989 году Живков ушел в отставку, железный занавес тихо рухнул, и постепенно на свет стали выходить подробности.

В архивах болгарской службы нашли документы за подписью Живкова. После убийства Маркова он лично наградил 14 сотрудников, включая советского сотрудника КГБ. Потом в 1993 году Калугин приезжал в Лондон на передачу ВВС «Панорама». Его в прямо в аэропорту арестовали, и глава антитеррористического отдела Скотленд-Ярда Кристофер Берд его два дня допрашивал. Калугин сказал, что в начале 1978 года глава МВД Болгарии генерал Стоянов обращался в КГБ: он получил личное приказание Живкова уничтожить Маркова в Лондоне и просил помочь. Обратились к Андропову. Тот собрал совещание, и Калугин на этом совещании присутствовал. Андропов сказал: «Помочь товарищу Живкову, но так, чтобы следа ни к нему, ни к нам не было». Вот тогда выдали этот самый зонтик. Выдали его из лаборатории номер 12, где производилось сверхсекретное оружие. Там сначала предложили несколько вариантов — отравленный гель, вызывающий инфаркт (так пытались убить Солженицына в начале 1970-х), или описанную уже отравленную рицином пулю. Резидентура в Вашингтоне выполнила тайное задание — закупила несколько зонтиков в магазине и отправила их дипломатической почтой в Москву. Эти зонтики переделали, вставили пневматическое ружье, и готовый продукт полковник КГБ Голубев лично отвез в Болгарию.

Оружие проверили. Сначала на лошади — лошадь погибла. Потом на приговоренном к смерти заключенном — он не погиб. Оружие отправили на доработку.

Следующее испытание сделали в Париже — стрельнули пулькой в перебежчика, бывшего полковника болгарского КГБ Владимира Костова. Костову повезло: французские врачи сумели его спасти, а потом предоставили англичанам образец пули.

История с Марковым кончается так. 11 ноября 2014 года в Софии на площади Журналист был официально открыт памятник Маркову — двухметровый, в полный рост. На постаменте надпись: «Живые закроют глаза мертвым, а мертвые откроют глаза живым».

В конце 1977 года в Лондон приехал Буковский. Давайте посмотрим, каким он был. Представляете, из Владимирской тюрьмы человек, который не ломается, не сдается, мучается. Сколько он перенес — в этом лице написана целая биография. Незадолго до этого его обменяли на секретаря чилийской компартии Луиса Корвалана, и всем известна частушка: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где бы взять такую ***, чтоб на Брежнева сменять».

Буковский был худой, с короткой стрижкой, глаза большие. Поселился он тогда в квартире Маши Слоним в Хэмпстеде и закупил с самого начала несколько пачек пластилина. Он стал лепить замок. Этот замок он придумал в одиночке Владимирской тюрьмы, чтобы с ума не сойти.

Он по этому замку ходил, по коридорам, заходил в комнаты и жил в этом выдуманном трехмерном пространстве. Теперь ему нужно было воплотить его в пластилине. Когда он его вылепил, я дал ему свой фотоаппарат, и снимки вошли в его первую книгу. По-английски она называлась «To build a castle», а по-русски — «И возвращается ветер». Книга была успешной: на гонорар Буковский купил себе дом в Кембридже, в Кембридже он тогда учился на нейрофизиолога — поступил в университет.

Он зэк, он провел 12 лет в неволе, и у него понятие сада несколько отличалось от английского. В сад он выходил, но что-нибудь там делать отказывался наотрез. Однажды на улице к нему подошел сосед и по-английски, притворяясь, как будто он его не знает, сказал: «Excuse me, number 21 — has somebody died there?» Буковский намек понял, но стал ли он стричь траву после этого, я не знаю.

Из семидесяти лет вещания ВВС я пропустил первые тридцать. В 1946 году, когда «Русская служба» впервые вышла в эфир, я, еще того совершенно не зная, шестилетним мальчиком готовился к будущей радиокарьере и посещал детский кружок при Ленинградском радиокомитете. До него было два дома. Мы жили тогда на Ракова, сейчас Итальянская, 33. У меня отец был большой начальник в пароходстве, а на углу был радиокомитет, серое здание. Мы готовили пьесу, в которой я играл дерево. Надо было молча стоять и, подняв руки вверх, качаться влево и вправо. Пьеса так никогда, конечно, в эфир не вышла, но к радио я имел отношение. И когда я пересек порог Буш-хауса, то волнения не было, потому что был опыт.

Мы покидали Советский Союз без гражданства, с визой в один конец, никаких документов не имели и по всем показателям были настоящими беженцами. Как потом писали англичане в моей «простыне», которую выдавали для поездок за границу, «Nationality — uncertain».

Еще одно выражение определяло кадровую политику корпорации — fresh blood policy, что по-английски звучит довольно мило и свежо, но по-русски становится совершенно устрашающей вампирической формулой — «политика свежей крови». Таким кровяным тельцом я вошел в систему кровообращения ВВС, в коллектив, ставший мне второй семьей.

У меня, как я сказал в начале, перед отъездом из СССР были некоторые проблемы с друзьями. Надо было, во-первых, чтобы человек был близким по духу, интересовался или знал бы западную культуру и язык. Во-вторых, желательно, чтобы он имел высшее образование, и непременно — чтобы он не стучал в КГБ. По одному из показателей всегда был прокол.

И вот прихожу я в Буш-хаус, вхожу на пятый этаж, открываю дверь в комнату и понимаю, что все вокруг интересуются и знают западную культуру, все блестяще владеют английским языком, практически все имеют высшее образование, а то и два и не имеют никакого отношения к Комитету госбезопасности, поскольку все это было проверено в соответствующих британских инстанциях. Другими словами, дружи, с кем хочешь, подходят все. Профессиональных журналистов среди нас не было, зато был врач, был мастер спорта, инженер по напряженному железобетону, была бывшая манекенщица Московского дома моды и даже была элегантная дама, начинавшая свою трудовую жизнь на резиновой фабрике «Красный треугольник» и получившая на всю жизнь запись в трудовой книжке «обрезчица вручную».

Все мы чувствовали себя, как сказочный Колобок, который и от дедушки ушел, и от бабушки ушел. Мы упивались вдруг открывшейся свободой, которая просто висела в воздухе. Но работа… Никакой отсебятины, никакого собственного мнения и никакого авторского текста тогда не было.

Русскоговорящие сотрудники назывались «программные ассистенты», так называемые «верникуляры» , то есть те, для кого русский первый, родной. Основной обязанностью был перевод с английского того, что даст редактор, и зачтение этого в эфире. Каждые два часа на этаже появлялся мальчик. Я говорю «мальчик», потому что его работа была чисто механическая. Он толкал тележку, на которой стопками лежали новости от корреспондентов, сообщения и так далее. Редактор брал, жирным пером вычеркивал все, что не надо, и потом раздавал сотрудникам на перевод. А если сотрудника нет, он сидит в столовой и лясы точит, что чаще всего и бывало, то он деликатно засовывал в пишущую машинку.

И тут я хочу рассказать историю — очень смешную, но должен употребить одно крепкое слово. Надеюсь, дамы меня заранее извинят. У нас была сотрудница, такая напористая русская женщина, которая обычно опаздывала на работу часа на полтора. Но тут она опоздала на два с половиной, и когда пришла, то ей деликатно в пишущую машинку был подсунут материал на перевод. Она говорит: «Ха! Уже, суки, подложили!»

Говорить что-то можно было в программах, которые никто не слушал. Мне как бывшему музыканту дали вести поп-программу. Что там можно было сказать? «Два притопа...» До меня, два ведущих назад, по радио разучивали, как танцевать ча-ча-ча: «А сейчас ножку ставим вправо, ножку ставим влево». Такой был уровень подрывной работы. Мне дали, и я начал там говорить такие шутки — сначала очень короткие, поскольку жанра диск-жокейского тогда еще не было. Сколько вступления там есть — несколько секунд, и надо успеть что-то за это время сказать.

Через год стали приходить письма, в основном, через третьи страны — Сирию, Кубу, Польшу. Отправляли через курсантов и студентов. Иногда моряки опускали в почтовые ящики за границей. И было, честное слово, послание в бутылке. Кто-то бросил ее на траверзе Саутгемптона, прибило ее к берегу. Бутылку нашли, увидели, что там записка. А там было написано карандашом, по-моему, даже не химическим, по-русски, коряво: «Севе Новгородцеву, Би-Би-Си». На деревню дедушке. И английская почта, надо отдать им должное, отправила в какой-то перевод, транскрипцию. Меня разыскали, и письмо это ко мне дошло. Ну тут уже начальство заинтересовалось: что он там такое в своих сценариях пишет?

Стали смотреть и нашли, что не все в моих шутках, строго говоря, соответствовало «Хартии» 1947 года. Конечно, это дело мнения, до суда дело не дошло, но, в общем, мне поставили на вид.

Надо отдать должное терпимости редакторов: у меня ничего не отобрали, не закрыли, не запретили, но напомнили. Это пошло на пользу — намеки и шутки стали тоньше, и понимать их теперь могли только те, кто много лет учились читать между строк. Английские редакторы этого уже не понимали.

Весь этот эзопов язык и взаимное подмигивание в эфире теперь, слава богу, ушли в прошлое навсегда. И годы, проведенные в стенах «Русской службы», быть может, в какой-то степени этому способствовали.

Когда набирали новых людей в 1970–1980-е годы, до перестройки, то приглашали людей просто со знанием языка, с тем, что журналистике их планировали научить на месте. Так в эфир вышли специалисты. Я именно так называю эту эпоху.

Мой приятель Алексей Леонидов (Леонид Фейгин) — мастер спорта по легкой атлетике, который первым прыгнул на 2 метра 5 сантиметров, выпускник института Лесгафта. Он первым составил русский спортивный словарь, который рассыпали в связи с отъездом автора в государство Израиль. О спорте он, конечно, говорил профессионально, хотя и вел передачу о современном джазе.

Был у нас Эдди Лоренс, доктор. У англичан есть выражение «bedside manners», то есть когда к больному подходит доктор и говорит: «Ну как, больной, мы себя сегодня чувствуем?» И больным сразу становится лучше. Вот у Эдика был такой талант. Роскошный бархатный баритон, приятнейшие манеры. Его настоящая фамилия была Очагавия, поскольку по отцу он был испанец, баск. Отец его в 1920-е годы, когда в Америке был кризис, выучился на автомобильного инженера. Приехал — он был дизелист и попал в Волгоград на танковый завод. И, в общем, так там и застрял. А потом, когда он хотел уехать, ему кагэбэшники сказали: «Конечно, уезжайте, но семью мы вам не дадим вывезти». Так он остался там и умер. Так вот Эдик, баск по национальности, глубоко русский человек, работал в Риге, был доктором. Можно было за консультацией подойти в любое время дня и ночи. И, конечно, он совершенно блестяще вел медицинские передачи.

Был у нас Зиновий Зиник, писатель и режиссер. Была Мила Романовская, манекенщица Московского дома. Маша Слоним — внучка наркома Литвинова, известная диссидентка, человек с колоссальными связями.

И вот после распада СССР в 1090-е годы настала журналистская вольница.

В бывшем Советском Союзе ребята могли писать такое, что нам даже и не снилось. Никогда и никто даже близко бы такого нам позволить не дал.

И корпорация могла, наконец, осуществить то, чем давно мечтала, — политику «свежей крови». В чем она состоит? Берут специалиста, журналиста с профессиональным знанием языка, пониманием обстановки, профессиональными связями и знаниями, куда и к кому обратиться, если нужно. И вот пришли эти люди, и я почувствовал, как будто по коридору холодком подуло. По выражению Синявского, у меня с Советской властью разногласия были чисто стилистические. Я не участвовал в политических разборках. И вот эта «свежая кровь» работала бойко, профессионально, но результат появлялся какой-то не такой. Они привезли с собой свою этику, свои способности решать конфликты, выбор слов и так далее.

Конечно, в 1990-е годы проблемы ВВС усугубились тем, что в России сразу же появились коммерческие радиостанции, огромным числом. Я помню, когда в первый раз вернулся в Союз летом 1990 года, мы тогда поехали в Киев показывать, как работает ВВС. Мы располагались в парке, в огромном павильоне — как в цирке. Мы показывали, что мы делаем, а зрители смотрели через стекло. Тогда были бесконечные пресс-конференции, и журналисты спрашивали: «Всеволод Борисович, а что что будет дальше?» А я говорил: «Дальше будет то, что я уже видел в Италии». Я ездил по Италии — меня тогда американцы крестили, и они меня возили по мелким радиостанциям. И привезли меня в квартиру, где сидит молодой человек. У него маленький радиопередатчик, антенна высунута в окошко и что-то говорит. Это была его радиостанция, которая вещала на квартал. И я говорю: «Вот у вас таких будет очень много». Потому что есть такое понятие, как радиографомания. Всем хочется выступить в эфире, все себе понаоткрывали радиостанций. Одно время их было 35 000, но действующих было десять. И, конечно, они все вещали о том, что знают, о местных новостях. И местную аудиторию они частично перетянули на себя. И верные слушатели оставались только у культовых передач, у которых просто не было аналогов.

Однако годы шли, английский гений не дремал. В глубинах корпорации тихо шли вегетативные процессы.

В далеком 1998 году произошли два поначалу совершенно незаметных исторических события. Первое — в Соединенных Штатах в каком-то гараже была зарегистрирована компания со странным названием Google. В Лондоне в том же году зарегистрировали сайт bbcrussian.com.

Выражаясь технически, сайт поначалу был как почтовая марка — 600 пикселей шириной, потом добавили до 800. Ныне уже за тысячу.

И сайт решил многие проблемы, которые раньше нам никак было не решить, все эти проблемы коммуникации.

Во-первых, не нужны передающие станции, которые глушили. Все эти мачты, огромные гудевшие трансформаторы, стоившие огромные деньги. Сигнал теперь доходит без искажений в цифровом виде. Статьи и программы находятся на сайте по востребованию. Все это очень удобно.

Однако проблема все-таки есть, и вот в чем. Раньше слушание вражьих голосов было процессом пассивным. Устроился на диванчике, взял приемник, включил и слушай. На сайт надо заходить, искать, что тебе нужно, — короче, совершать активные действия. А вы знаете, что половина россиян, особенно после второй бутылки пива, на это совершенно неспособна. Кроме того, в отдаленных местах интернета либо нет, либо сигнал слабый.

Вслед за сайтом теперь взялись за мобильную связь. Сегодня сайт ВВС у вас в кармане. Там есть такая кнопочка, если вы себе ее скачаете. Круглые сутки, было бы желание, можете слушать и смотреть.

Но здесь, как мне кажется, возникает совершенно иная проблема коммуникации. Материал подготовлен, его доставили вам прямо в карман, а вам некогда: вы торчите в фейсбуке, в «Одноклассниках» или прочих соцсетях, которых видимо-невидимо, либо, не к ночи будет сказано, смотрите российское телевидение. За внимание клиента идет мощная борьба, «Русская служба» также в этом участвует. Есть специальные люди, которые занимаются продвижением журналистской продукции в соцсетях. Идет, я бы сказал, соревнование медийных вертикалей — ОРТ, ВВС, возрождается «Голос Америки», который глупо уничтожили, «Свобода» и так далее.

Но «гугловская» революция (я сейчас говорю очень обобщенно) состоит в том, что всех нас, дамы и господа, взяли в оборот. Мы все работаем на глобальный Google. Каждый раз, когда вы делаете запрос в интернете, вы вливаетесь в миллиардный поток подобных же запросов на планете. Все это регистрируется, ранжируется по специальным алгоритмам и становится основой или частью всех будущих поисков.

Google как бы учитывает мировую демократию. Условно говоря, если раньше, до появления Google, на мой запрос система пыталась ответить своим пониманием — почти всегда мимо. Я это всегда сравниваю.

Я скачал первую русскую «диктовалку». Думаю, как удобно передачи писать: говоришь, а она за тебя печатает. Я ее скачал, поставил на компьютер и говорю: «Вы слушаете „Рок-посевы“!» Она пишет: «Электрификация».

Вот в таком стиле работали поисковые машины.

Теперь невидимый советник выкладывает вам поиск таких же граждан, как вы, которые это уже искали. Это позволило Google создать систему целевой рекламы. Ищете дешевые билеты или запчасть для «жигуля», а интернет вам выкладывает, где приобрести, причем по ранжиру, который уже создали потребители.

Также система учитывает надежность продавца. Почему? Возникает вопрос доверия. Заплатишь невидимому продавцу невидимые деньги, а он тебя возьмет и обманет, такое тоже бывает. Так вот система это все учитывает, потому что у продавца с высоким рейтингом надежность выше, и покупают у него охотнее.

Что происходит? Происходит самоорганизация людей, выстраивание того, что называется горизонтальными связями. Знаете, как раньше, булочник шел к сапожнику, сапожник — к зеленщику и так далее? Люди идут к другим людям. Я их называю горизонтальными, поскольку в такой системе нет корпоративной, государственной и иной вертикальной структуры.

Типичная вертикаль известна. Главный начальник, три заместителя, потом руководители главков, отделов, подотделов. Такая система очень дорогая и неэффективная, а принцип горизонтальной системы стремительно развивается, в том числе и в сфере человеческих коммуникаций. У фейсбука миллиард подписчиков. У параллельных схожих структур, скажем, в Китае и России — еще миллиарда два. Людям просто интересно общаться с подобными себе, они образовывают общества друзей, группы по интересам, делятся фотографиями, событиями из жизни, впечатлениями от путешествий. Ну и всемирный Google, понятно, все это на ус себе мотает.

Гугловские сервера — это огромные здания размером с футбольное поле, разбросанные по секретным местам планеты. Все учтено, господа, могучим ураганом, как раньше пели в революционной песне. Самоорганизующееся общество несет в себе и достоинства, и недостатки его членов. Но в этом постоянном самоощущении есть, я бы сказал, некая статистическая правда.

Общество, в том числе и особенно российское, может, впервые в истории видит себя таким, какое оно есть. Коллективный разум, как мне кажется, в каких-то точках соединяется с разумом вселенной и с разумом высшим, космическим.

А это внушает надежду — во всяком случае, мне.

Спасибо.