Михаил Козырев, Продюсер

Михаил Козырев. "Наше Радио".

OnAir.ru: Недавно у «Нашего радио» был день рождения – примите наши поздравления. Как Вы считаете, это большой срок? «Наше радио» ещё молоденькое или уже матёрое?

Михаил Козырев: Есть такой закон в бизнесе: если ты прожил один год – это очень хорошо, если ты прожил три года – значит, ты проживешь много лет. Что касается именно радио, то конечно, два года – это возраст очень молодой. Та инерция, которую мы сейчас набрали, ещё не привела нас в состояние, когда мы можем почивать на лаврах, откинуться на спинки кресел и смотреть, как бензин равномерно поступает в двигатель, и двигатель везет нас дальше. Такая ситуация не наступит ещё как минимум пару лет, потому что конкуренция в этом увлекательном бизнесе возрастает с каждым днем, дураков в нем остается всё меньше, умных людей всё больше, и спать нельзя, нужно быть начеку.

Другое дело, что когда ты существуешь на рынке лет пять, то это позволяет тебе уходить с работы не в два часа ночи, а хотя бы в десять вечера, потому что есть запас прочности и степень запоминаемости - твой образ так глубоко впечатан в память твоих слушателей, что они тебя автоматически вспоминают, они тебя уже долгое время любят и с тобой выросли. И в этом смысле можно какую-то часть ночи спать спокойно. Но почивать на лаврах всё равно нельзя. В профессиональной жизни мы движемся вверх по эскалатору, который едет вниз. И если ты успокаиваешься и встаешь, тебя автоматически сносит вниз. Если ты хочешь держаться на том месте, где ты есть, тебе нужно шагать вверх. А если тебе нужно ещё и вверх двигаться, чтобы достичь какой-то вершины, придется бежать по этому эскалатору.

Если позиции «Нашего радио» таковы, что нельзя успокаиваться, почему же проекту «Ультра» Вы уделяете гораздо больше внимания и, кажется, собираетесь даже перевести туда программного директора Филиппа Галкина?

Не собираюсь. Теперь мы делаем две станции одной командой. Эта ситуация – как в семье, в которой появился новорожденный. Когда твоему первому ребенку два года, он, естественно, требует внимания, но его по крайней мере можно оставить на какое-то время с игрушками в комнате, потому что новорожденному кормление требуется гораздо чаще и больше, чем первому. Младший ещё совсем ничего не может.

Мы можем позволить себе вторую радиостанцию благодаря тому, что механизм движения на первой достаточно отлажен. Ни я один, ни мы вдвоем с Филиппом никогда не могли бы всё это успеть. Но говорить, что меня абсолютно удовлетворяет то, как развиваются события, и нас на всё хватает, я тоже не могу. Не удовлетворен и не хватает. И нужно гораздо больше сил и людей. Хороших людей очень сложно найти, а плохих – пруд пруди… Поэтому приходится одной командой выполнять двойную нагрузку. «Ультра» – она же совсем другая, и мы стараемся их развести – по стилю, по многим параметрам. Чтобы не конкурировали.

Нагрузка растет, а «Чартову Дюжину» вы не бросаете, не перекладываете на кого-то - не на кого?

Да нет, есть люди, которые это сделают гораздо лучше, чем я, я в этом нисколько не сомневаюсь. Это, скорее, оазис, который я себе оставляю. Маленькая тайная дверь в стене, уголок, в котором можно закрыться и отвязаться по полной программе. Я же очень люблю работать в эфире, это одна из тех вещей, которые мне приносят самое большое удовольствие в радио. По иерархии удовольствий и наслаждений это стоит на первом месте, эфир – это абсолютно наркотическая привязанность. А на втором месте – кайф от открытия новой музыки. И уже далеко-далеко внизу этой шкалы идет, например, радость от формирования бюджетов. К сожалению, ими мне приходится значительно больше заниматься в последнее время, поэтому без этого маленького оазиса мне было бы сложнее прожить.

А Вы всё в жизни распределяете по местам, как в хит-параде?

Нет, но я стараюсь анализировать, отчего мне хорошо, если мне хорошо. Потому что стараться понять, от чего ты получаешь радость и что тебе причиняет неприятности – очень сильно помогает в жизни. Часто люди, жаждущие у нас работать присылают резюме с фразой: возьмите меня хоть кем. Первый же вопрос, который я им задаю: отбросьте то, чем вы отчаянно ГОТОВЫ заниматься. Скажите, чем вы ХОТИТЕ заниматься, что вам приносит радость. Когда человек анализирует, что ему приносит радость, это ему помогает в жизни. Потому что мы порой не задумываемся над этим, просто плывем по течению. У меня своеобразная подсознательная система автоматического отслеживания внутри, мне это никоим образом не мешает, стараюсь понять, что мне доставляет большее удовольствие.

В какой-то момент мне пришлось задать себе ключевой вопрос. Что для меня важнее: иметь полную свободу творчества в очень узко ограниченной области и зависеть во всём остальном от других; или иметь полную свободу творчества практически во всех областях, но при этом взять на себя ответственность за принятие решений и за целый ряд вещей, которыми мне совсем не нравится заниматься. Это плата за то, что надо мной не будет человека, который мне скажет: вот это ты должен сделать так, так и так. Я выбрал второе – это просто пример того, как важно понимать, что тебе в кайф, а что не в кайф.

Что может вывести Вас из себя?

Я не отношу себя к железно уравновешенным людям. Есть вещи, которые меня сильно «выбивают», причем как положительные, так и отрицательные. Бывает, что я впадаю в дикий восторг, и хорошо, что сейчас рядом со мной есть люди, которые меня могут немножко остудить. Я человек сильно увлекающийся, и, услышав какую-то новую песню, я часто горю желанием её немедленно поставить в эфир. Сейчас у меня, с одной стороны, есть Филипп Галкин, с другой стороны – Юля Сёмина, есть ещё Миша Зотов, наш самый трезвомыслящий маркетолог в мире, и они все говорят: тихо, тихо, давай-ка подумаем, как это воспримут наши мужчины в возрасте от 25 до 30 лет, так ли уж они хотят колбаситься, например, под Дельфина? С другой стороны, есть много вещей, которые меня могут очень сильно огорчить – вплоть до гнева.

Это тоже песни?

Нет, человеческие взаимоотношения. Или сочетание обстоятельств. Я уже давно разделил мир на то, от чего имеет смысл сердиться и огорчаться, и от чего – не имеет. У меня была очень интересная знакомая в Америке – раввин-лесбиянка. Их всего таких в Америке шесть, женщин-раввинов, а она ещё и лесбиянка была. Мы с ней несколько лет каждую неделю очень интенсивно общались – я интересовался иудаизмом. Она мне напомнила одну молитву, которая, кстати, и у Воннегута цитируется - «Господи, дай мне душевный покой принимать те вещи, которые я не могу изменить, силу изменять то, что могу, и разум, чтобы отличать одно от другого». Народная еврейская мудрость. Так вот меня не огорчают стихийные сочетания обстоятельств, с которыми я ничего не могу поделать. Я никогда не огорчусь из-за погоды, – я просто над этим особо не парюсь.

Например, сделка, связанная с «Ультрой», – я этого очень ждал. Два года мы все сидели здесь, как на раскаленной сковороде: идея создания такой станции настолько висела в воздухе, что просто нужно было её взять и сделать. Но слава богу, за эти два года никто этого не предпринял, и мы, наконец, получили возможность идею осуществить. Но на пути была такая куча обстоятельств, что можно было впасть в дикую депрессию. Я периодически возвращался домой в три часа утра, со злостью швырял сумку оземь, сидел на кухне и думал: ну когда же, когда? Я понимал, что я сделал всё, что мог; вот какие-то барьеры мои учредители перешагнуть не могут; что эти вещи в нашем государстве так быстро не происходят; что три финансовых института и четыре юридических компании должны закончить все свои этапы проверок. И так шаг за шагом. И если бы я не старался обуздать свои эмоции на этом пути, то я, конечно, поседел бы к этому времени и стал бы сильно заикаться.

Так что меня сильно выводят из состояния равновесия, как правило, те вещи, на которые я мог бы повлиять, но я не повлиял. У меня недавно, к сожалению, произошло расставание с единомышленником, человеком, с которым мы очень долго работали вместе. У нас были теплые, дружеские отношения. В какой-то момент он решил уйти, и я никак не могу найти ответ, почему это произошло.

Значит, люди от Вас всё-таки уходят?

Это меня сильно ранит, потому что это практически единичные случаи. За многие годы я могу по пальцам одной руки перечислить, когда люди сознательно от меня уходили. Я очень дорожу тем, что они от меня не уходят.

Я не прощаю подлость и предательство. Это вещи, которые меня сильно ранят, я о них не забываю. Может быть, это плохо. Как в одной шутке Коли Фоменко: «Я не то чтобы злопамятный, я просто злой и у меня память хорошая». Так получается, что в жизни вокруг становится все больше и больше людей, и среди них возрастает как процент хороших людей, так и процент подлецов, поэтому и количество людей, которых вычеркиваешь из записной книжки, с годами тоже растет. Наверное, в какой-то момент наберешься достаточно мудрости, чтобы всех их простить, всем протянуть руку, прижать их к своей груди, но пока я далек от этой стадии.

Вы из Екатеринбурга. Часто приезжие добиваются большего за счет того, что им приходится преодолевать больше препятствий. Не движет ли Вами до сих пор желание что-то доказать – себе или кому-то ещё?

Я согласен с тем, что есть внутри такой моторчик, который всё время тикает: докажу, докажу, докажу. Но вопрос в том, кому докажу и что докажу. Никогда не чувствовал, что вот, я, этакий екатеринбуржец, дам всем москвичам прикурить. Может быть, потому, что я в Москву-то приехал не после длительного житья в Екатеринбурге, а после длительного житья в Лос-Анджелесе.

Для меня естественно состояние конкуренции, мне конкуренция очень нравится. Я очень люблю побеждать и очень не люблю проигрывать. С другой стороны, в какой-то момент приходит четкое осознание того, что рядом с великими мира сего мы все - мелкие белки в колесе, а есть истинные монументальные люди, достижения и таланты. У меня есть система авторитетов, на которые я ориентируюсь в жизни, о которых я могу сказать: вот это – настоящее, очень хотелось бы, чтобы со мной произошло нечто подобное. Этих людей очень немного, и они абсолютно иного масштаба. У меня восторг вызывают люди, которые могут доносить сложные мысли простым языком. Их объединяет то, что они от Бога одарены фантастическим талантом, и то, что их творчество доступно и при этом вовсе не примитивно. Самый простой пример – Спилберг, который может в один год выпустить фильм «Парк Юрского периода» и «Список Шиндлера». Два настолько разнородных произведения, что не знай мы, что и то и другое снял Спилберг, нам бы и в голову не пришло, что обе картины «вышли из-под пера» одного и того же режиссера.

Есть ли человек, мнение которого может кардинально повлиять на какие-то важные решения?

Есть четкий круг людей, которые могут прийти и сказать: Миша, это не так, и я бы остановил всё, что я делаю, посадил бы их и много часов пытался бы понять, что не так. Я говорю о текущей работе. Это не касается глобальных, кардинальных вещей. В этом плане – только если мама позвонит и меня остановит. Иногда, когда в жизни происходят повороты или мой ответ на какое-нибудь предложение может сильно на что-то повлиять, я звоню маме и говорю: мама, такая вот ситуация. Мама – это барометр, который не ошибается. Я могу ей что-то сформулировать, и если она мне скажет: Миша, этого делать нельзя – то для меня это будет не просто звоночек, а удар в набат. Я всю свою позицию начну разбирать по кирпичикам, чтобы понять, где я допустил фундаментальную ошибку. Таких людей двое – мама и жена.

А разрешения жениться Вы у мамы спрашивали?

Нет, не спрашивал. Зато спрашивал разрешения у папы жены взять её замуж. Но, если честно, задал этот вопрос после того, как получил от неё согласие… Но к этому времени мы уже давно жили вместе, и это была формальность. Я сделал предложение в новогоднюю ночь. Два года назад.

Похоже, самые важные события Вашей жизни все произошли два года назад…

Нет, с Аней мы жили уже давно. Она безоговорочно поддержала меня в трудную минуту – в момент расставания с «Максимумом». Это очень помогло. Не то чтобы я сильно боялся стать безработным, но в какой-то момент эта перспектива была вполне реальна. Близкие отношения ведь проверяются в кризисные минуты, когда жизнь наносит серьезный удар, и надо как-то выживать. И – как в новой песне моей горячо любимой группы «Сплин» есть рефрен «остаемся зимовать» - так и моя Аня сказала: остаемся зимовать. И мы остались зимовать вместе и тогда же и зарегистрировались.

Как собираетесь отмечать этот Новый год?

Невероятно. Мы будем шалить. Причем второй год подряд мы будем шалить в одном и том же месте. В прошлом году я так справил Новый год, что понял, что это то самое лучшее, что мне хотелось бы. Мы небольшой компанией снимаем целый дом в Подмосковье, причем напротив – конюшня с лошадьми. Это фантастической красоты место, с возможностью каждый день кататься верхом или на санях. Мы туда вывозим свою живность, которая весит 90 кг и представляет из себя английского мастифа по кличке Форест, и для него это самое счастливое время в году, потому что он выезжает на 10 дней по полной программе купаться в снегу и прыгать.

В прошлом году каждый вечер к нам приезжала куча гостей, как по расписанию. Звонят: ты где? А, вот там? – И полная рок-группа заваливает, на всю ночь. На следующий день – другие: вы где? А, там? Как доехать? – и всё это сопровождается безумными возлияниями, банными празднествами… Это получилось очень здорово, спится там хорошо, устаешь значительно меньше, чем во время городской жизни. В этом году я снимаю тот же дом с той же компанией и ожидается ещё больше гостей.

Радио «Ностальжи» больше нет – Вам не кажется, что теперь эта ниша свободна, и можно её занять?

Станции с таким форматом загибаются. Вспомните «Престиж», да и для «Ностальжи» это в какой-то степени характерно. Аудитория должна быть, во-первых, образованной, а во-вторых, у неё должно быть столько денег, чтобы это было интересно рекламодателям. У нас в стране образованные люди, как правило, не богаты, а богатые люди, как правило, катастрофически необразованны. Поэтому таким станциям сложно делать бизнес - очень сложно убедить рекламодателя, что это привлекательный сегмент рынка. Как бы я ни любил ту или иную музыку, я не могу строить бизнес на основании собственных вкусов.

Что Вы слушали в юности, в том возрасте, в котором сейчас находится предполагаемая аудитория «Ультры»?

Для меня, конечно, эпоха нормальной музыки началась с «Beatles». У нас была английская школа – 10 лет английского языка, а в классе был парень, у которого папа был то ли тренером, то ли руководителем волейбольной команды «Уралочка», они регулярно ездили за границу – фирменные фонограммы поступали регулярно. «Beatles» меня абсолютно «переколбасили», я переписывал тексты, учил их наизусть, причем была возможность познакомиться не только с ранним творчеством, но и с последними работами, зрелыми и масштабными. После «Beatles» были «Queen», и я до сих пор очень люблю эту группу, потом было немного тяжелой музыки в виде «Deep Purple», «Black Sabbath», «Led Zeppelin». Мощнейшим шоком стала рок-опера «Иисус Христос - Суперзвезда» – до сих пор с любой точки можно завести, и я буду дальше петь наизусть. Потом сюда понемногу начала прорываться западная музыка, и тогда я открыл для себя супергруппы восьмидесятых – «U2», «Eurythmics», «Tears For Fears», Peter Gabriel и все его проекты.

Параллельно ожил свердловский рок-клуб. «Аквариум» и «Кино» я слушал ещё до армии, а после – уже рок-клуб, «Наутилус», «Чайф», Настя Полева, «Агата Кристи» (помню первые выступления, когда Глеб всё время сидел на стуле, не вставал, и весь город спорил, инвалид он с детства или просто прикалывается). Дальше была Америка, в Америке меня ударила альтернатива. Гранж. Это был последнее сильное потрясение, который я испытал. Я попал в Америку в тот момент, когда на радио одновременно прорвались «Нирвана», «Red Hot Chili Peppers», «Smashing Pumpkins», «Soundgarden», Beck, «Nine Inch Nails», а я тогда пошел работать на студенческое радио, и когда теперь я слышу: «I’m a loser, baby, so why don’t you kill me», сразу перед глазами картинки того периода. Еще один пласт музыки, который неожиданно для меня открылся – с середины 90-х годов бум танцевальной культуры. У истоков этой танцевальной волны стоял «Максимум», но она, увы, захлебнулась, оставив на поверхности только DJ Грува.

А как же Станция 2000?

Там изначально были несколько серьёзных просчетов, о которых я трезвонил своим приятелям, которые имели к ней непосредственное отношение. Станция сыграла серьёзную роль в развитии танцевальной культуры в 90-е годы, но есть теория, что Станция же её и похоронила. Я ещё не готов давать этому оценку. Это был хороший проект, целое поколение москвичей будет говорить: вот, в мои годы мы «оттопыривались» под 106.8! А сейчас она переживает не самые лучшие дни.

Вы упомянули свердловский рок-клуб. Вы общались с Николаем Граховым?

В ту пору – нет. Я его видел издалека, наблюдал с трепетом. Сейчас общаюсь, конечно. Он давно вырос из рок-клуба и занялся радио, тут-то мы и сошлись. У меня самый близкий человек в мире радио Екатеринбурга – Миша Симаков (помните, была группа «Апрельский Марш»?), с Мишей мы в начале 90-х годов на радио «Трек» в Свердловске делали программу «Радио – Голос Совести» с лозунгом «Победа ума над разумом». Мы были братьями-стамбульчиками, старшим и младшим. Несли полную ахинею. А Миша тесно общался с Граховым, Миша-то нас и познакомил. Коля Грахов сейчас – радио-олигарх в Екатеринбурге. У него там, по-моему, 5 станций, одна из которых – «Наше Радио».

Можно ли раскрутить «Ультру» за счет Вашего имени?

Увольте, я очень трезво оцениваю свой авторитет, и радиостанцию раскрутить за счет него – это абсурд. Станция раскручивается, если она хорошая, если она правильно сделана. Кто её делает – массовой публике по барабану совершенно.

Если бы станцию открыла Пугачева – многие пришли бы туда хотя бы из любопытства.

Есть, к примеру, обувь от Пугачевой. Но у меня нет ни одного знакомого, который бы ее носил. Если бы это была хорошая обувь, её наверняка бы купили. Вас никто не заставит есть гнилые апельсины, даже если это будут апельсины от Земфиры. У Земфиры песни хорошие можно слушать, а апельсины не очень хорошие вы всё равно есть не будете.

«Ультра» пойдет в Интернет?

Да. Но я пока не сторонник того, чтобы очертя голову бросаться в Real Audio, мне не очень интересна аудитория за рубежом. И потом, если бы мы четыре года назад сделали это на «Максимуме» – это была бы фишка. Мы этого не сделали, зато потом в интернете стали вещать многие. Это уже давно не фишка. Вот мы на «Нашем радио» взяли и поставили камеру в студии, так это самая посещаемая страница на нашем сайте. Это один из самых мощных крючков для привлечения публики, даже если это тот несчастный 5-процентный сегмент нашей веб-аудитории, которая увлекается Интернетом. Но сайт у «Ультры» будет, и довольно скоро, мы над этим работаем. Будут ли там специальные фишки? Да, будут. А вот веб-камеры уже не будет, потому что это уже тоже не фишка. Да и не так важна камера для станции, на которой нет ди-джеев – а ди-джеев пока не будет совсем. Я хочу прикинуть, как далеко мы сможем без них уйти.

Зато там уже идет программа «Show Time».

Она идет только неделю. Она вас поразила?

Удивила - мне показалось, что такая программа сразу же отталкивает от станции взрослых слушателей.

Это полуфабрикат, она ещё не доведена до ума. Она основана на сочетании несочетаемых вещей – женщины с Гостелерадио и молодежного сленга, который в её устах звучит просто абсурдно. Это реальная ведущая с Гостелерадио. Мы проводили кастинг, некоторые, когда я показывал им текст, сразу отказывались, а она сказала: когда можно попробовать? Я спросил: а Вас это не пугает? Она помолчала и ответила: «Знаете, Михаил, я в советские времена и не такую пургу мела». Она меня этим покорила.

На самом деле, все мои взрослые друзья действительно раздражены этой программой. Но нужно уметь изолироваться от немедленных ближайших советчиков. Принимать к сведению их мнение, но не более того

«Ультра» пойдет на регионы?

Нет, я не верю, что этот формат может быть популярен где-то, кроме Москвы.

Образовывается империя «Нашего» – «Наше радио», «Ультра» и – это ведь не последний проект, который Вы хотите сделать? И существует империя «Русского радио» - «Русское Радио» плюс «Динамит» плюс «Монте-Карло». Велика ли вероятность того, что в конце концов рынок разделится на эти две империи?

Я так не считаю. Для начала разберемся в терминологии – не империи, а холдинги. В западном мире используется термин «консолидация» - когда владение несколькими компаниями сосредотачивается в руках одних и тех же людей. Я трезво отношусь к перспективе «Нашего радио» по отношению к «Русскому радио» – увы, я понимаю, что маловероятно, что «Наше» превысит по рейтингам «Русское радио». Не на это делалась ставка. Но процесс консолидации будет развиваться. Радио по большей части достаточно коммерчески предсказуемо, потому что, если говорить об FM-диапазоне, то у истоков многих радиостанций стояли западные инвесторы и западные технологии. Несколько ключевых радиостанций: «Европа Плюс», «Ностальжи», «М-Радио», «Радио-7 На Семи Холмах», тот же «Максимум» – станции, основанные на западных технологиях. Ни в бизнесе телевидения, ни даже в прессе таких четких закономерностей не прослеживается, и в этом плане для западных инвесторов радио весьма привлекательно. Главное, чтобы они не испугались нашего президента, одержимого сегодня желанием сосредоточить максимальное количество средств массовой информации в руках государства. Эта ситуация значительно опаснее и более вероятна, чем та, о которой Вы сказали. Возможно, мы все скоро будем обязаны исполнять государственный гимн.

Что касается того, как мы планируем развиваться – да, мы собираемся стать одним из ведущих медиа-холдингов в области радио, учредители у нас всё те же, мы завладеем значительной частью радио-рынка. Мы не собираемся останавливаться на открытии «Нашего Радио» и радио «Ультра». Но не всё сразу.

OnAir.ru - 2001 г. - Евгения Тен.