«Радио Свобода». Эпилог: «Мы посмотрим, что делать с названием»

11 октября в Вашингтоне состоялось заседание Американского совета управляющих вещанием (Broadcasting Board of Governors, через который происходит финансирование радиостанции и оценивается ее деятельность, далее – BBG), который рассмотрел и ситуацию вокруг «Радио Свобода».

В письме президента станции Стива Корна, которое было подготовлено для рассмотрения членами BBG, он объяснил происходящие перемены новым законом, который вступает в силу в России 10 ноября и запрещает наличие иностранного вещателя, имеющего контроль, в качестве владельца лицензии. Он добавил, что вел консультации с несколькими юридическими фирмами и с одним русским бизнесменом – о том, чтобы продолжить вещание на средних волнах, но эти усилия не увенчались успехом. (Здесь, очевидно, имелся в виду Александр Лебедев, о переговорах с которым Slon рассказывал журналист Михаил Соколов.)

Корн отметил также, что целевая аудитория станции – городские образованные жители от 20 до 40 лет, что будущее в России менеджмент связывает с интернетом, цифровыми, мобильными и социальными медиа. Выбор Маши Гессен в качестве директора он объяснил ее профессиональными успехами, критическим отношением к президенту Путину (в пример приводилась последняя книга), двойным гражданством и проживанием в Москве, где происходят основные события, интересные для освещения на «Радио Свобода». Он поведал о причинах увольнения большинства сотрудников – «новые способы работы требуют меньше людей, и людей с другим набором качеств». Корн также назвал несостоятельной критику, которая заявляла о сворачивании радио, сокращении расходов и уступках режиму Путина.

Как стало известно Slon, большинство членов совета согласилось с доводами господина Корна. Впрочем, по данным BBG Watch – ресурса, который анонимно поддерживается бывшими и нынешними журналистами радиостанций, контролируемых BBG (сюда, например, входит и «Голос Америки»), у одного из членов совета, Виктора Эша, оказалось особое мнение. Он категорически отказался ассоциироваться с решением BBG, а увольнение редакции «Радио Свобода» в Москве назвал «ужасной трагедией».

Тем временем вице-президент радио Джулия Рагона, которая долго не выходила на связь со Slon, нашла в своем расписании время для того, чтобы ответить на наши вопросы. Разговор по просьбе Slon происходил после собрания BBG.

– Спасибо большое за то, что вы наконец согласились на интервью. Почему вы так долго молчали, почему не было подробных объяснений, почему вы не могли ответить на вопросы раньше?

– Я была достаточно занята. И я знала, что вы говорили с Машей и от нее получили информацию тоже, а мы публиковали информацию в сети. Были и издания, которые что-то публиковали с нашего сайта, например, письмо [президента «Радио Свобода»] Стива [Корна], которое вы, думаю, видели, оно было вполне ясным. Но было много дел, и не только связанных с Россией, но и с Ираном, где нас глушили, где были проблемы с нашими подкастами. Так что было много дел, и я вышла на связь с вами, как только смогла.

– Тем не менее вы своей аудитории не объясняли, что происходит.

– Вы видели письмо на веб-сайте?

– Да, я видела письмо Корна, но из него не было понятно, почему изменения происходят, почему уволена почти вся редакция и где слушатели радио могут найти его теперь.

– Это неправда, Наталия. В письме говорится, что мы до сих пор есть на средних волнах, до 10 ноября. И все, кто заходит на наш веб-сайт, всегда могут слушать наш прямой эфир, а также подкасты. В целом наша аудитория нас больше слушает именно в режиме онлайн, а не через радио. И мы упомянули в письме, что до сих пор есть и подкасты, и средние волны, и онлайн-трансляции радио. И если вы на сайте нажмете на кнопку «слушать», то до сих пор сможете узнать о коротковолновых частотах. Так что в письме об этом говорилось. Жаль, что вы не видели этого письма.

– Нет-нет, я его видела. Я имею в виду, например, и то, что мы не видим критиков [решения об увольнении команды] на сайте. Например, мнение госпожи Алексеевой и еще шести правозащитников не учитывалось, о нем не сообщалось...

– Я думаю, что это не секрет, что Маша связывалась с каждым, она знакома со всеми. И они не знали, за исключением одного человека, например, что она не была еще директором, а только рассматривалась на эту должность. Очень много информации, в которую трудно внести ясность, но мы стараемся. Например, тезис о том, что у нас был выбор, оставаться на средних волнах или нет, просто неправда. А госпожа Алексеева и другие критики продолжают это говорить. Сколько раз мы можем отвечать на то, что просто не является правдой?

У нас не было другого выбора, это – закон. Мы обращались за юридическими консультациями, мы рассматривали другие возможности. Я благодарна людям за то, что они встревожены этой ситуацией, но если они продолжают говорить то, что на самом деле не является правдой, то нам кажется, что не имеет смысла продолжать повторять, что это не так. Но мы пытались. Мы и на собрании BBG, и аудитории сообщили, что это – закон, и в паре интервью, которые давала, я тоже говорила, что это – закон, и закон, который очень схож с законами США или Западной Европы. Есть вещи, которыми мы можем быть недовольны, но это не та же самая проблема, например, как принятие закона об иностранных агентах или закрытие USAID в России. Это – закон, касающийся вещания, и это не то чтобы очень необычно.

– Я еще хотела узнать ваше мнение по поводу критиков. Их было очень много. Это и уже названная Людмила Алексеева, и другие правозащитники, которые написали первое письмо, было письмо «Парнаса», партии «Яблоко», были колонки Владимира Рыжкова и Владимира Милова, оппозиционных российских лидеров, было мнение бывшего директора радио Марио Корти, который говорил, что таким образом уничтожается станция, было мнение Дэвида Саттера, опубликованное в «Газете.Ru», который тоже с принятыми решениями не согласен... Вы, наверное, им всем лично не отвечали, но сейчас вы можете сказать, что не согласны со всеми высказанными ими мнениями? Что их мнения просто ошибочны?

– Я не читала Дэвида Саттера, хотя я его знаю. У меня есть ощущение от того, что я читала, что в большинстве своем, касается ли это бывшего директора станции или лидеров политических партий, которых вы упоминаете (Рыжков или кто-то еще), то эти люди получали информацию от кого-то еще. Со всем уважением, все-таки мысль о том, что можно было сохранить вещание на средних волнах – неправда. Я ничего с этим поделать не могу. Я знаю, что это обсуждалось в социальных сетях, что люди очень обеспокоены этим. И если кто-то продолжает говорить то, что на самом деле обстоит не так, то это как игра, в которую иногда играют дети, – они рассказывают кому-то историю, а потом она вдруг неожиданно меняется. Есть много людей, которые считают, что мы приняли решение, которое принимать были не обязаны.

На самом деле мы сейчас в состоянии инвестировать гораздо больше в возможность достичь большего количества людей, чем мы могли бы достичь когда-либо на средних волнах. И количество аудитории, которая нас слушала онлайн или через подкасты, была больше, чем аудитория средних волн. Никто не любит изменений, но у нас не было выбора. И, как это отмечено в письме Стива [Корна, которое было представлено на рассмотрение BBG], это не трагедия, это новая возможность. Мы не сокращаем расходы, а многие критики говорили, что сейчас не время, чтобы сократить наши усилия, финансирование. Это не так, абсолютно не так, – не сокращаем.

– Уволена почти вся [московская] команда русской службы. Сколько человек?

– Я не думаю, что это удобно – обсуждать наши внутренние вопросы. Мы расстались с некоторым количеством людей, и, я уверена, вы слышали, что было определенное число людей, которые предпочли уйти вслед за ними. Мы им предлагали равные возможности, но они не захотели остаться. И это не секрет, что есть несколько человек, которым мы предложили остаться, но кто предпочел уйти в знак солидарности с бывшими коллегами. Хорошо, никто не пытался силой заставить остаться, если они сами этого не хотели.

В том, как мы будем работать, произойдут изменения. Я ценю, что люди до сих пор хотят видеть нас на средних волнах, но мы не можем сделать это. Я не хочу сейчас обсуждать количество людей или почему произошло то или это. Я бы хотела верить, чтобы люди, которые нас критикуют, посмотрят на то, что мы стараемся сделать и почему. И «почему» – это наиболее важный вопрос. Мы хотим быть ближе к людям, которые являются ядром аудитории и которые нас не могли слышать на средних волнах в любом случае: качество сигнала в Москве было очень плохим, нас лучше было слышно за пределами города, на дачах, но в центре города звучание очень плохое. И я говорю об этом, потому что сама пыталась много раз [поймать сигнал «Свободы»] и потому что мы получали очень много жалоб. Именно поэтому люди нас слушали через интернет. И я хочу отметить, что мы никуда не уходим и не делаем ничего, кроме того, что уходим со средних волн, как того требует закон.

– Я видела письма уволенных сотрудников (часть 1 и часть 2) в адрес BBG, которые выложены в интернете, без имен. Они говорят о том, что их фактически силой заставили подписать эти приказы об увольнении, что применялась охрана, что пришли мужчины в костюмах...

– Это настолько неправда! Я была там в этот момент. Я понимаю, что люди расстроены, хотя не знаю, кто писал письма, как и вы. Но на встрече с BBG мы объяснили, что их утверждения не являются правдивыми. Не было никаких вооруженных людей, были два человека, на всякий случай, потому что люди расстроены. Ничего не случилось! И ни у кого не было никакого оружия. Но это – один из примеров того, как утверждалось то, чего, к сожалению, не было в действительности, – о вооруженных охранниках или то, что людей принуждали уволиться. Люди вернулись обратно в субботу, я была там, и это точно не так происходило, как было описано.

– Вы не считаете, что в результате всей этой истории нанесен очень большой урон имиджу «Радио Свобода» в России?

– Если честно, то я думаю, что в настоящее время в большей части наша целевая аудитория нас либо не знала, или думали, что мы – до сих пор радио холодной войны. А те, кто знает нас, слушали нас по радио и по понятным причинам расстроены произошедшим. Но я надеюсь, что они найдут нас и на коротких волнах, и в цифровом формате. То же самое, кстати, сделала и Би-би-си в прошлом году, а мы оставались последним иностранным вещателем в России до тех пор, пока позволял российский закон. Остальные ушли раньше, это был их выбор, а у нас выбора не было.

Я не думаю, что это повредит нашему имиджу. Мы будем работать более сфокусированно, предоставляя контент, который сможет привлечь больше людей, инвестируя больше в оборудование. Я думаю, это будет блестящая работа, которую никто больше не делает. И я думаю, что те люди, с которыми мы хотим установить связь, смотрят не назад, они смотрят вперед и ожидают от нас хорошей работы. Так что нет, не думаю, что это может оказаться проблемой. Для новой аудитории это вряд ли нечто важное. К сожалению, мы не достигали большой аудитории, мы достигали очень важной, но маленькой аудитории. И я надеюсь, что люди, включая наших критиков, посмотрят на то, что мы делаем, включая видео, аудио и взаимодействие с текстом, и подождут со своим приговорами. Что оценки будут основаны не на том, что они слышали о нас, а на том, что мы делаем. И я буду рада их критике, основанной на том, что мы делаем.

– Я правильно понимаю, что ни вы, ни господин Корн не согласны с журналистом Михаилом Соколовым, который говорил о возможности остаться на радиоволнах, о возможности привлечь русского партнера?

– Нет! Я абсолютно не согласна. Он утверждает, что я получала электронные письма, на которые не отвечала. Я могу заверить вас, что я ничего не получала.

Это не секрет, мы встречались с господином [Александром] Лебедевым в январе, мы рассматривали разные варианты, общались с юристами. Это неуместно сейчас обсуждать, о чем мы говорили на наших бизнес-встречах, но мы старались найти разные возможности для того, чтобы остаться. И опять же, мы встречались лишь однажды с главой «Новой газеты» в нашем офисе, но я никогда не получала электронных писем от него. Если бы получала, я бы ответила, так же, как ответила бы и на звонки. Так что, к сожалению, это неправда. Но мы и зимой, и весной продолжали искать разные варианты выхода из ситуации, с разными юристами. Так что произошедшее не результат отсутствия попыток. Если бы было легко, то многие люди смогли бы это все утрясти, но регулирование сейчас – достаточно сильное.

Любой путь, которым мы бы ни пошли и который, например, предлагает господин Соколов, привел бы к тому, что в конце концов нас бы все равно поймали. Делать бизнес с русским бизнесменом сейчас ведь тоже рискованно, с любым, а вы посмотрите на ситуацию с господином Лебедевым конкретно. Что касается попыток обхождения закона, то нет, мы серьезно относимся к тому, что мы делаем, и не хотим подвергать риску ни наши обязательства, ни наши инвестиции. Если вы пытаетесь пойти на уловки с законом, то все равно будете пойманы. Те, кто работал в России, знают, что от этого не ускользнуть. Как и в любой другой стране. Мы не частная компания, которая заботится о своей прибыли. Мы здесь со своей миссией, мы связали себя с журналистикой, и мы точно работаем не для того, чтобы обходить правила.

– Радио – это такое специфическое средство массовой информации, которому во многом доверяют благодаря голосам – людей, которые вещают в эфире. Сейчас в эфире не остается большинства журналистов, которым доверяли и благодаря которым во многом слушали «Радио Свобода». Чем будут лучше новые сотрудники, которые их заменят?

– Во-первых, я хочу снова сказать, что радио остается у нас до 10 ноября, и у нас не будет ни интернет-команды, ни радиокоманды. Это было всегда нашей слабым местом, и мы старались измениться с прошлого года. В январе мы пытались объединиться, стать просто командой журналистов. У нас не будет сейчас структурированного радиоформата. У нас до сих пор есть блестящие журналисты, которые сидят сейчас напротив меня, в Праге, но мы пытаемся всех сейчас настроить на работу на разных платформах. Так работает мир сегодня. Люди сегодня идут на сайт, смотрят видео, загружают приложения, подкасты, они не разделяют людей на ту команду или на эту, и мы тоже не можем этого делать. И сейчас это очень близко к тому, чем занимаются журналистские организации, – работа на разных платформах. Я знаю людей, кто ушел и кто этим недоволен. Но мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним.

– А слово «радио» из названия средства массовой информации «Радио Свобода» исчезнет, если это уже не радио?

– Очень хороший вопрос, Наталия. Некоторые компании продолжают сохранять свое название, даже если меняются, потому что иногда имя – больше, чем слово. В этом случае мы должны будем пересмотреть свои позиции. На многих рынках слово «радио» – часть истории, но мы в большинстве своем уже коммуницируем со своей аудиторией цифровым путем, а не через радио. И это даже сложнее, чем ситуация в России. Это тяжело – получить лицензии или найти партнера. Так что это интересный вопрос, мы дадим вам знать.

Сейчас мы сфокусируемся на нашем новом бюро, на нашем новом формате, который мы будем развивать после того, как уйдем со средних волн, и мы посмотрим, что делать с названием.

– Хорошо, с 10–11 ноября старая аудитория где должна вас искать?

– Как я уже говорила, нас можно найти на коротких волнах и на интернет-странице. Там же будет прямая трансляция. Есть также страница, на которую вы можете зайти и слушать конкретную программу. Вы можете загрузить подкасты на смартфоны или просто слушать через телефон. Так что много возможностей. Но аудио все равно будет, хотя будет и больше фотографий или контента, который создан пользователями.

– Вы не думаете, что историческая традиция прервалась?

– Нет. Я думаю, что мы ее, историю, строим. В любой организации, вне зависимости от того, к какой индустрии она относится, вы не можете эволюционировать, используя только ваше наследство. И я, опять же, надеюсь, что наши критики оценят то, что мы делаем, а не то, что они слышали от других. Мы не пытаемся разрушить традицию, мы стараемся на нее опереться.

– Вы меня простите ради бога, но я все равно не поняла из всего разговора, почему люди были уволены и какие профессиональные претензии к ним были.

– Люди могут быть профессиональными журналистами, но не владеть некоторыми навыками или способностями, чтобы работать в новой среде, в новой ситуации. Они – профессионалы, но сейчас у нас будут другие критерии и потребности, чтобы создать новый способ работы. Он очень отличается от предыдущего. Так что это будет, как я уже говорила, не просто радио или просто интернет-страницей. Мы не будем специализироваться, как прежде, только на радио. Мы будем командой, значительно меньшей по составу, и мы должны были решить, кто лучше всего может вписаться в новые условия.

Это не вопрос того, что эти люди не были талантливыми, опытными, глубоко уважаемыми и заслуженными профессионалами. Это произошло не потому, что люди некомпетентны, а потому, что нужно было принять такое решение. Любая компания принимает решения о своих сотрудниках, и это мы сделали.

– За все это время вас не посещало сомнение, что, может быть, это решение было ошибкой?

– Нет, абсолютно нет. Я сожалею, что оно вызвало столько споров, но я знала, что оно будет непопулярным (как не бывают популярными такие решения в принципе). Но нас нужно, как мне кажется, оценивать, еще раз повторю, по тому, как выглядит новая структура, и что более важно – как выглядит новый контент и как аудитория взаимодействует с ним. Вот для чего мы здесь. И американские налогоплательщики, в конце концов, платят за то, чтобы мы сохраняли свою силу и влиятельность и предоставляли стандарты западной журналистики в России. И это то, что мы делаем. Изменения произошли для того, чтобы лучше справиться с этой задачей и чтобы соответствовать новому закону.

Жаль ли мне, что людей это расстроило? Конечно. Жаль ли мне, что критика была очень разрушительной для того, что мы делаем, а в некоторых случаях представляла собой смесь из неправильных сообщений? Абсолютно. Но нет, я ни секунды не жалею о том, что мы делаем, я не думаю, что мы делаем что-то неправильное. Я по-прежнему уверена в том, что мы все делаем правильно. Это тяжелый момент, но мы работаем над структурой, стратегией, видением Маши Гессен о развитии. И это будет, уверена, через некоторое время оценено как правильное решение.

– Чье это все-таки было решение – об увольнении команды и трансформации станции таким образом?

– Наше. Русской службы. Если вы спрашиваете, было ли это решение Маши, то нет, не было.

– Весь скандал, собственно, начался с того, что она отказалась от того, что это ее решение. Было известно, что она придет на радио как директор с 1 октября, но ответственность за это решение она отказывалась на себя брать. То есть ответственность лежит на американском руководстве?

– Нет, не только! Люди, которые приняли решение, – это менеджмент «Свободы», русские в том числе. Нет, мысль о том, что это решение приняли американцы, неправильная. Это был очень долгий процесс, в течение которого многое было передумано. В течение двух месяцев, августа и сентября, велись дискуссии с русскими людьми и в московском офисе, и в Праге, и со мной.

Нет, я была единственная американка в этом процессе, и я была последней, кто это решение оценивал. Это вообще легкий путь – свалить все на американцев. Но нет, решение было принято по стратегическим причинам, и это недопонимание нужно прояснить.

Маша действительно была консультантом, но будет несправедливым говорить, что она была вовлечена в принятие решений, когда была консультантом. А когда она стала кандидатом [на пост директора], когда потеряла предыдущую работу как главный редактор «Вокруг света», то да, она знала о решении, но она сама не могла принимать таких решений – о людях, с которыми не работала. Это было по преимуществу решение русской службы.

– Спасибо громадное, что ответили на все вопросы.

– Я сожалею, что это заняло так много времени, – выйти с вами на связь.