Смерть, скандал и «Газпром медиа»

Оговорюсь сразу, я не выношу жанр «журналисты о времени и о себе самих с любовью». В конце концов, читателю совершенно ни к чему знать, легко было или сложно готовить материал, кто кому наступил на ногу в редакции и что те же самые журналисты думают по поводу любой проблемы на свете, выходящей за пределы наших профессиональных компетенций.

Как вы уже поняли, колонка будет именно о медиа.

Ситуация и простая, и страшная одновременно. На днях стало известно, что во время отдыха в Дубаи трагически погиб сын главы администрации президента Сергея Иванова. Утонул в море.

Смерть уравнивает всех и обнуляет всё, поэтому говорить в этом контексте что-то о месте работы Иванова, внутренней политике и прочем мирском, безусловно, неэтично: сочтемся в вечности, в конце концов.

Между тем я сама ощутила вчера страшное чувство. Я знаю, что надо сочувствовать, соболезновать, потому что не должны родители хоронить детей. Но не могла при этом не вспомнить, что несколько лет назад Александр Иванов насмерть сбил пожилую женщину, за что не понес никакого наказания: дело было закрыто. Помню, как шла к метро и сама на себя готова была кричать: «Ты что, совсем человеческий облик потеряла? Где, где оно – сочувствие? Ситуация же страшная». А «вторая я» холодно просматривала в смартфоне статьи на тему той давней аварии. Соцсети лучше было не открывать: сочувствие семье Ивановых высказывали немногие, зато много говорилось о карме, воздаянии и расплате. Ведущий «Эха Москвы» Александр Плющев даже написал в Twitter вопрос: «Считаете ли вы гибель сына Иванова, некогда сбившего старушку и засудившего ее зятя, доказательством существования бога/высшей справедливости?». Вопрос был сформулирован крайне некорректно, но с другой стороны, думаю, не мне одной было интересно понять, насколько мы отупели к чужой боли, если смерть для нас превратилась не в обнуление всех счетов, а в мысли об их финальном сведении.

И вот стало известно, что лично гендиректор «Газпром-медиа» Михаил Лесин велел за этот твит Плющева уволить. Главный редактор радио «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов это делать наотрез отказывается, и теперь Лесин угрожает увольнением Венедиктову тоже. В ответ на справедливые слова Венедиктова о том, что по уставу «Эха» решения об увольнении принимает главный редактор, и на аргументы журналистского сообщества, что такое давление со стороны владельца является грубым нарушением закона о СМИ, Лесин отвечает словами о высшей морали, которая должна быть выше любых уставов.

Так как Лесин пока, слава Богу, жив, замечу просто, что о морали и этике в данной ситуации рассуждает человек, которого пять лет назад уволили с поста советника президента за… нарушение служебной этики. Снова громко он заявил о себе в прошлом году, когда возглавил холдинг «Газпром медиа», в который и входит «Эхо». По странному совпадению обстоятельств с тех пор отечественный медиа-рынок трясет, не переставая, и пока пропагандисты кричат о засилье оппозиционеров в медиа, самих оппозиционных или независимых медиа остается все меньше. И не стоит это связывать с Лесиным. Не стоит связывать с Лесиным и принятие Госдумой, наверное, самого бандитского, на моей памяти, закона о запрете рекламы на кабельных каналах, который чисто случайно очень выгоден одной из структур «Газпром-медиа».

Впрочем, хватит о Лесине. Давайте поговорим о смерти и о возможности для журналиста ставить вопросы, которые ставить считается неприлично.

Весь этот год нас просто кормили темой смерти – к сожалению, поводов было предостаточно. Был несуществующий распятый мальчик из Славянска в эфире «Первого канала» (тогда околокремлевские журналисты и политологи в один голос защищали «Первый»). Но был и реальный пожар в Доме профсоюзов в Одессе, когда было непонятно, как спрятаться в соцсетях от фотографий сожженных трупов, которые какие-то странные боты присылали в комментарии под постом на любую тему. Было видео догорающего малазийского «Боинга», на котором отчетливо были видны тела погибших – в том числе, детские. Бесчисленные доказательства «зверств бандеровцев» и «зверств русских оккупантов».

Смерть была повсюду в этом году, и из явления частного, редкого, она превратилась в неизбежную спутницу общественной жизни.

Когда все время так близко самое неведомое и самое страшное, теряется не только страх и почтение перед смертью. Теряется чувство соразмерности. Думаю, многие журналисты обратили внимание, что если раньше не согласные с твоей позицией читатели в комментариях просто называли нас «свиньями», то теперь они обычно призывают нас убить. «Желаю тебе и твоим близким, тварь, разделить судьбу сожженных в Доме профсоюзов» — на такие письма я привыкла не обращать лишнего внимания, потому что знаю, что у людей просто снесло крышу. Как только сорвусь – проиграю.

Соразмерно ли выкидывать человека на улицу за некорректное высказывание в блоге, тем более что сам Плющев уже неоднократно объяснил, что он хотел лишь понять – сколько таких вот, у которых перестали находиться слова сочувствия? Страшный повод, страшный вопрос, но, думаю, что и ответ он получил страшный: таких много, таких огромное количество. Но говорить об этом нельзя – наверное, только с осуждающей интонацией, которая еще больше озлобит уже озлобленных людей. Понимает ли человек, который пишет о возмездии, что по-христиански это плохо? Понимает, конечно, и простым моралите в советском стиле это не лечится.

Давайте проговорим еще одну очень простую вещь, которую уже полгода обсуждает медиа-тусовка.

Акционерам нужен повод, чтобы выгнать Венедиктова, который – уж не знаю какими силами – умудряется до последнего отстаивать право своей редакции на независимость, и наше право – слушать в машине нормальные, не сервильные новости, слушать разные точки зрения и разных спикеров, которые обсуждают, к примеру, правильно или нет поступает Владимир Путин, а не то, великий ли он или просто гениальный.

Твит Плющева – это история не только про него, это история про Венедиктова, которого, по слухам, давно хотят подвинуть, но все не получается. И не только его: соцсети всех мало-мальски известных журналистов читают чуть ли не под микроскопом, чтобы можно было мгновенно сделать скриншот неудачной записи и использовать для борьбы с противником власти.

Смерть может быть возмездием или наградой, случайностью, несправедливостью или справедливостью, чем угодно. Но раздувать публичный скандал с увольнениями на фоне крышки гроба, играть на повышение озлобленности в обществе, которое вынесет из этой истории только одно: «власть запрещает даже полслова говорить про их любимых детей, как бы виноваты они ни были», — на мой личный взгляд не менее аморально, чем некорректно сформулировать 140 знаков.