Суперсекретное дело журналиста Сафронова: суд начался с интриги

Мосгорсуд приступил к рассмотрению дела бывшего журналиста «Коммерсанта» и «Ведомостей» Ивана Сафронова. За почти два года следствия мы, его коллеги, не смогли узнать – в чем именно заключалась госизмена, в которой его обвинили. Точнее, нам не объяснили, какие конкретно сведения он предоставлял иностранным спецслужбам (в лице чешского журналиста) - при том, что никогда не имел доступа к гостайне. «Ни одной буквы, ни одной цифры я не получил тайно и тем более незаконно», - заявил Иван на суде.

По понедельникам, как многие грустно шутят, чудес не бывает. Но сестра Сафронова Ирина очень надеялась на чудо в понедельник, 4 апреля, ведь начало судебного процесса пришлось на ее день рождения. Увы, к Ивану ее не пустили, присутствовать на процессе не разрешили. Она прождала все заседание в коридоре.

Журналисты смогли минут пять пообщаться с Иваном, когда его поместили в «аквариум» (адвокаты просили суд разрешить ему находится на скамейке рядом с ними, но Фемида отказала – не положено). Стекло «гасит» звук, но было слышно, как Иван сказал:

- Вину не признал и никогда не признаю. То, что мне вменяют, это абсолютный бред. Это все, что я могу сказать. К сожалению.

- А как ваше здоровье? – спросил один из репортеров.

- Не задаем вопросов. Покидаем зал, — строго сказала работник суда.

И дальше дверь закрыли изнутри на ключ.

Накануне бывший защитник опубликовал речь Сафронова, с которой он, как предполагалось, выступит в суде 4 апреля. Если вкратце: в ней он говорит, что невозможно защищаться от обвинения, сути которого ты сам не знаешь. Ни ему, ни адвокатам так и не сообщили, какие именно собранные им, как журналистом, сведения, составляют гостайну. В материалах нет данных о том, у кого, когда и при каких обстоятельствах собиралась эта секретная информация. Иван настаивает: пользовался только открытыми источниками, готов показать, на каких сайтах («Дайте мне только компьютер!»)

Есть в его речи такие слова: «Обладая профессиональными навыками, умея анализировать полученную информацию и делать из нее выводы, я готовил журналистские материалы, в которых не содержалось ни одной буквы, ни одной цифры, полученной мною тайно и тем более незаконно».

Это самая важная часть. Во-первых, выходит, нас всех вводили в заблуждение, когда говорили, что обвинение не связано с журналистской деятельностью. Хотя мы с самого начала сомневались в этом: как можно человека в его бытность журналистом обвинить в госизмене и уверять, что к его профессии это не имеет никакого отношения?

Во-вторых, Иван подтвердил, что ни у кого не воровал и не покупал некую секретную информацию. Брал из открытых источников и анализировал. Тогда что является госизменой: умение пользоваться интернетом и иметь мозги?!

В-третьих, если Иван мог каким-то образом воспользоваться сведениями, составляющими гостайну (не зная об этом), то разве не те, кто подобное допустил, те, кто обязан эту самую тайну охранять, должны быть на скамье подсудимых? Но мы ничего не знаем о таких обвиняемых. На скамье Иван сидит один.

В-четвёртых, если к Ивану подбирались «вражеские элементы», то разве журналист должен был вычислять их? Ежедневно каждый репортер обращается с десятками людей, среди которых международные эксперты. Кто из них ЦРУшник – как это может понять журналист? Для этого и в России есть специальные службы. Их сотрудники, которые получают зарплату именно за то, чтобы подобных контактов не допускать. Почему же не они не занимаются такой профилактикой?

Иван и его адвокаты подавали ходатайства, главное из которых - вернуть дело в прокуратуру из-за ряда нарушений. И суд частично удовлетворил одно из них — о продлении сроков изучения материалов. На это дается дополнительно три дня.

Злая ирония в том, что адвокатов так и не могут ознакомить с рядом документов: ссылаются, опять-таки, на пресловутую гостайну. А когда они возмутились, то прокурор предложил воспользоваться услугами адвоката по назначению, который имеет доступ к гостайне. Угадайте, кем может быть такой защитник с секретным допуском? Только бывшим сотрудником ФСБ. Как говорится, круг замкнулся.

За почти два года ареста Иван не получил ни одного свидания. Долгое время ему запрещали переписку, а его адвокаты до последнего могли встречаться с ним в среднем не чаще раза в месяц. Я видела в «Лефортово» многих заключенных, которые после подобного давления соглашались на сделку со следствием. И среди этих арестантов почти все были бывшими высокопоставленными правоохранителями. А Иван – гражданский, да еще журналист. Может, благодаря ему размытая статья УК о гостайне будет изменена?