Основатель и генеральный директор телекомпании «Дождь» рассказала «Снобу», за что закрывают телеканал, сколько стоит независимость в России и о чем бы она сказала Владимиру Путину при встрече
Ты закрываешь телеканал «Дождь»?
Нет. Я до последнего буду искать возможность его сохранить, несмотря на то, что все очень сложно. Мы потеряли 90 процентов наших доходов, но сохранили весь объем вещания и попросили сотрудников войти в ситуацию, сократить расходы и зарплаты. У нас проходят регулярные антикризисные обсуждения того, какие еще способы можно найти, чтобы продлить себе жизнь. Вот недавно нам наш арендодатель сообщил, что не продлит договор аренды. Думаем пока, так как переехать быстро невозможно. Сколько у нас есть времени, я не понимаю.
Что должно произойти, чтобы вы выжили?
Смотри, как устроен бизнес. Мы получали доход от рекламы, и это было порядка 70 процентов. Процентов 10, условно, приходилось на дистрибуцию, еще 20 от подписки и интернет-рекламы. Теперь ушли деньги от рекламы и дистрибуции. Для наглядности можно сравнить расходы. Например, мы знаем уровень расходов «Общественного телевидения» — полтора миллиарда в год. По объему вещания, контента мы больше, а денег тратим в разы меньше. Но телеканал — это дорогое производство, даже несмотря на то, что у нас оно очень экономичное. У нас работает людей меньше, чем должно работать на информационном канале. У нас нет водителей, помощников. Нет ничего, что условно можно секвестрировать. Последние два года 70-80 процентов расходов мы закрывали выручкой и 20 процентов дофинансировали сами.
То есть показатели прибыли у вас росли?
Конечно! Для меня в этом главная гадкость ситуации, это обидно невозможно! Мы 3 года этот бизнес, эту машину раскачивали. Мы были первооткрывателями — в кабеле был РБК, но он был там давно. Они не делали телеканал как самостоятельный бизнес, это был холдинг РБК, и внутри телеканал. Фактически мы — первые, кто заявил, что кабельный канал может быть полноценным каналом с качественной аудиторией, с интересом рекламодателей к этому каналу. Мы первые реально, по-честному стали мультимедийными. По-настоящему, когда нас можно смотреть через кабельное и спутниковое вещание, интернет, мобильные приложения, «Смарт-ТВ». Я 3 года назад приходила в компанию TNS, которая измеряет аудиторию, и рассказывала про будущее: «Вам срочно надо начать измерять совокупное смотрение в любой среде». Они говорят: «Да ладно! Когда это еще будет». Я говорила: «Мы это сделаем очень скоро!» Американский измеритель «Нильсен» уже предоставляет такие данные. TNS наконец начали тесты, а мы 2 года назад уже были готовы для таких измерений. Представляешь, как тяжело было это все раскачивать? Рекламодатели не верили, агентствам неохота, всем лень, какая-то мелочь в кабеле, что с нами возиться?!
Как тебе удалось переломить ситуацию?
Появился «Дождь» с качественной аудиторией. Рекламодатель стал искать точно таргетированные каналы, уходить из эфира. Появился инструмент для измерения этой аудитории, произошел перелом в сознании рекламодателей, и рынок, наконец, начал ценить этот сегмент. Мы к этому долго-долго шли, затягивали пояса, инвестировали в этот проект все свои личные деньги, продавали свою недвижимость и т.д. Только для того, чтобы эта махина «полетела». 2014 год должен был стать для нас переломным. Знаешь, когда ты одним местом чувствуешь, что вот оно, у тебя почти получилось. Когда наработанный капитал усилий, энергии, идей дает свои плоды. В 2014 году мы планировали уже выйти в ноль.
Но вышло наоборот.
Да… Ты понимаешь, как мне это обидно?! Я сейчас говорю даже не про 6 лет жизни, не про мечты… Просто это ощущение, что ты все смог, преодолел, все сделал правильно. Несмотря на то, что тебя критиковали, тебе не верили, говорили, что это все фигня, что ты ничего не умеешь, что никому этот телеканал не нужен, что рынка нет – но ты упорно не сдавался! И вдруг осознаешь, что ты был прав и все получилось, мечта стала реальностью.
Что именно получилось?
Мы во многом на рынке были первыми: интегрирование рекламы во всех средах распространения, платная подписка, конвертация аудитории соцсетей в зрителей. Я, например, помню нашу встречу с Мамутом 2 года назад. Он спросил: «Почему ты не идешь в интернет и не делаешь платную подписку? Посчитай, сколько за год продано айпэдов, планшетников и так далее. Твой контент уникален, за него будут платить!» И мы пошли на этот резкий шаг. В итоге он сработал. Подписка быстро растет. И если говорить про будущее, то будущее в том, что зритель и читатель будет голосовать рублем за интересный ему контент.
Каково положение дел на сегодняшний день?
Ты хочешь спросить, сколько нам осталось жить?
Можно и так сформулировать.
Несколько месяцев. Если не произойдет чуда.
Что ты называешь чудом?
Что нас простят. За что — не знаю, но простят. Дадут команду операторам нас включить. Я теоретически — хотя чем дальше, тем меньше — такой поворот событий рассматриваю. Это исключительно мое, иррациональное, женское ощущение. Чуйка… Хотя и на здравый смысл человека, от которого это зависит, я тоже рассчитываю.
Если вас «простят», вы сможете вернуть потери?
Конечно, нам потребуется время на то, чтобы вернуть рекламодателей. Но мы это быстро сделаем. Потому что рекламодатели тоже ждут, переживают и расстраиваются, что с нами такое произошло. Им нужна наша аудитория.
А если не простят?
А если нет, то ужавшись, сократив расходы, рассчитывая на поддержку аудитории, подписку и т.д., мы можем какое-то время просуществовать, пытаясь выстроить новую бизнес-модель.
Сколько — три месяца, полгода, год?
Не знаю. Сейчас мы хотим наконец-то ясно сказать зрителям, что мы зависим от них. Завтра стартует марафон в поддержку «Дождя». Все, кто хочет и может нам помочь, пожалуйста: нам это сейчас очень нужно.
По-моему, вы уже обращались?
Мы рассказывали, что есть проблемы, что нам сложно — мы не знаем, сколько проживем. Но мы пока не говорили: «Ребята, если не вы, нас не будет. Помогите нам»…
А что зритель может сделать?
Покупать подписку, сувенирную продукцию в интернет-магазине, перечислить деньги на счет — вся информация есть на сайте. Благодаря прямой поддержке зрителей мы, гипотетически, можем вещать и оставаться телеканалом.
В таком случае это должна быть очень активная массовая поддержка.
Да. И мы на нее рассчитываем.
В каком смысле?
Например, когда я иду по улице, меня останавливают люди, жмут руку, говорят: «Спасибо, держитесь, что мы можем сделать, чтобы вам помочь?» Я получаю тысячи писем от зрителей. Дело, которое мы начали, переросло нас, стало больше, чем мы сами. И я хочу верить в то, что нам удастся сохранить телеканал, который нужен не только нам, но и обществу.
Какое вещание вы сохраните в такой ситуации?
Сейчас мы вещаем в большом количестве мелких кабельных операторов. Мы вышли на трех платформах «Смарт-ТВ». Наш зритель может смотреть нас в интернете, во всех мобильных приложениях. Он может купить телевизор «Самсунг» или LG и смотреть в нормальном формате и т.д. Это, конечно будущее телесмотрения, но для того, чтобы это начало монетизироваться, потребуется года два.
В России есть опыт сбора средств на вещание телеканала?
В России нет. Но, например, у общественного американского канала PBS есть удивительный опыт. Они раз в полгода делают недельную акцию по сбору денег на телеканал. Конечно, есть гранты, которые канал получает от правительства, но это очень немного. Реально PBS живет на деньги своих подписчиков. Понятно, что в Америке другая культура. Понятно, что они это делают уже много лет и выработали простую схему: каждый зритель получает по почте письмо, в котором написано «заплати 25 или 50 долларов». Ты можешь не платить. Но, как правило, люди платят. А еще звезды, знаменитости, друзья телеканала устраивают аукционы, марафоны, кто-то продает свои диски, кто-то платья — в зависимости от того, кто чем может поделиться. Так они собирают деньги на работу телеканала. А дальше телеканал рассказывает, на какие программы и проекты пошли эти деньги.
Ты рассматриваешь такую модель?
Я вообще сейчас рассматриваю любые варианты. Мы развиваем сегмент «Смарт-ТВ», развиваем дистрибуцию в ближнее зарубежье: мы продаем контент в Латвию, Грузию, Молдавию, Украину. Пока не очень большие деньги, но это развивается. Ужавшись еще сильнее, имея от зрителей поток подписок и прямой финансовой помощи, мы, возможно, и проскочим.
А действительно имеет смысл проскочить? Не слишком ли все это рискованно?
Понимаешь, будет очень несправедливо после стольких усилий это все бросить. Этот телеканал действительно превратился в нечто большее, чем я или Саша (Александр Винокуров — Прим. ред.). Мы нужны зрителям, они нам поверили.
Хорошо. Давай поговорим о факторах риска, то есть, собственно, о причинах того, что с вами недавно случилось. Ты выяснила, что именно стало конкретной причиной команды «фас», наезда на вас?
У меня есть разные версии и нет точного ответа на этот вопрос. Можно сейчас привести разные факты, которые, как мне кажется, послужили триггерами выключения. Тем не менее, глобальная причина — это наша настоящая независимость. Независимость от государства, от возможности позвонить, независимость от акционера, которому могут позвонить и попросить снять главного редактора. И за последнее время мы видим много примеров такого регулирования.
В случае если канал выживет, останется ли он независимым?
Надеюсь, да.
В таком случае объясни, как ты намерена сделать из него бизнес? В сложившейся ситуации, которая, если не возникнут иные обстоятельства, продлится несколько лет, оставаться реально независимым СМИ в России возможно только в положении полной маргинализации, как журнал The New Times или оппозиционные сайты. Оставаться относительно независимым СМИ, фрондировать можно, имея большой запас прочности, финансовой в первую очередь. Первый вариант ты не рассматриваешь. Денег у тебя нет. Как ты планируешь строить успешный бизнес в условиях, которые отрицают такую возможность?
Я пока не знаю, как я это сделаю. Но я знаю, что должна сделать все, чтобы сохранить канал, выжить, а в будущем, возможно, и преуспеть — так мы получим невероятный капитал доверия зрителей.
А ты считаешь, что ты еще не сделала «все»? Насколько мне известно, ты и твой муж, он же единственный инвестор «Дождя», продали фактически все имущество, чтобы финансировать ваш проект.
Это так. У нас нет денег, чтобы дальше это финансировать. Мы постараемся переложить это финансирование на плечи наших зрителей. Если какой-то части общества нужно независимое ТВ, мы будем жить.
А оно нужно?
Каждый день я вижу, слышу, встречаю людей, которые говорят, что мы им нужны. Я получаю письма, слова поддержки. Если люди так говорят, значит общество готово это купить. Мы с Сашей (Александр Винокуров — Прим. ред.) забыли уже про наш бизнес, про деньги, которые мы туда проинвестировали, про возврат этих инвестиций. Но мы точно сейчас не имеем права сложить крылышки и сказать: «Спасибо всем, до свидания».
Создавая «Дождь», ты с самого начала планировала создать независимое, оппозиционное власти СМИ?
Я с 1995-го года занималась независимым СМИ. Мы с Дмитрием Савицким создавали радио «Серебряный дождь». Тогда тоже кому-то казалось, что мы не сможем создать успешную радиостанцию. Очень конкурентный бизнес, и рекламный рынок был маленький. Это тоже был эксперимент, в который никто не верил. Сейчас «Серебряному дождю» 18 лет! Но в какой-то момент я поняла, что не могу больше заниматься радио. Захотелось чего-то нового.
А просто отойти от дел ты не планировала?
Именно что планировала! Я хотела посидеть дома. Спросила у мужа: «Саня, а если я просто не буду работать?» Он сказал: «Отлично». И мы, я помню, сняли дом во Франции на 2 месяца, и я туда уехала. Первый раз в жизни я была настоящей женой-домохозяйкой. Это был 2007 год. Я ничего не делала. Гуляла, кормила ребенка завтраками. Первый раз почувствовала себя настоящей мамой, женой. Казалось, что это очень клево. И продолжалось это 3 недели. Дело было в Каннах. Как раз открывался Каннский телерынок. Я подумала, дай-ка я туда схожу. И вот я отправляюсь на телерынок, где встречаю огромное количество знакомых телевизионных продюсеров, директоров компаний, телепроизводителей и т.д. Один из них мне рассказал, что создает 5 неэфирных каналов. Я спрашиваю: «Как пять каналов?» Он говорит: «Есть кабельные нишевые каналы, а не только эфир». И я стала размышлять: а что если сделать канал для людей, которые перестали смотреть телевизор — мы к тому моменту почти все перестали его смотреть. И поняла, что совершенно не занята телениша для нормальных, адекватных людей. Для аудитории радио «Серебряный дождь», говоря условно. И это очень интересная рекламодателю аудитория. Дальше мне приблизительно посчитали бюджет на создание кабельного канала, я прикинула, сколько у меня есть денег — их хватало. Я позвонила своей подруге редактору и спросила: «Что ты делаешь?». Она говорит: «Думаю телепрограмму детскую сделать». Я говорю: «А не хочешь телеканалом заняться? Приезжай ко мне в Канны». Она прилетает, и мы 4 дня сидим, придумываем, рисуем на бумажке канал. Мы мечтаем про канал для таких людей, как мы — активных, неравнодушных, деятельных. Мы вообще не мечтали про политику, про общественно-политическое вещание. Мне никогда политика не была интересна.
Это забавно звучит сейчас.
Но так и было! Мы с подругой сидели в Каннах и рисовали кубики, квадратики, форматы, программы и так далее. И ни слова в этих мечтах не было о новостях, политике. Написали план. Позвали директором Олю Захарову (директор Парка Горького — Прим. ред.). В общем, полгода мы зрели. Потом появилась Вера Кричевская, которая быстро дала нам телевизионный «пинок».
Что ты имеешь в виду?
Мы форматами думали, а она думала технологиями. Вера — не только режиссер, она очень технологичный человек. А дальше я прошла путь настоящего антрепренера, ничего не умея, не зная, изучая все по ходу, разбираясь в нюансах и сложных терминах. Когда я приходила заказывать оборудование и мне говорили: «А какого формата будет канал?», я отвечала: «А что это значит?». Меня спрашивали: «В hd или sd?». А я говорила: «Что это?». Мне объясняли, что такое hd, что такое sd. Я говорила: «Отлично, hd — это завтрашний день. Давайте делать в hd». Это сразу увеличивало ценник. Но я понимала, что это завтрашний день, что нельзя делать в sd. Меня спрашивали: «Какие будут программы? Вообще, что это будет?». Я говорила: «Это будет прямоэфирное открытое искреннее телевидение». На меня смотрели, как на идиотку. Я напоминала блондинку, которой муж решил подарить салон красоты. Я прошла через скептические взгляды и категорическое неприятие, плевала на критику и неверие, что мы построим канал. В глазах телевизионного рынка меня спасал только успешный бэкграунд «Серебряного дождя».
А ты сама понимала, что именно хотела?
Скорее чувствовала. А когда начинала говорить, вербализировала свои желания. Я говорила: «Хочу открытую студию, открытые окна, открытое пространство»… Мне отвечали: «Так не может быть, телевидение так не работает!». Звукорежиссеры отказывались подписывать технические параметры, «потому что в открытой студии это не будет работать». А я так видела и хотела. И эта вера меня вела, не давала остановиться, сдаться. Одновременно мы искали помещение для канала. Я поставила на уши всех своих друзей, нашла помещение в «Сити» со стеклянными стенами, как мне хотелось. Мне сказали: «При такой высоте потолков не может быть телеканала». Я ответила: «Это фигня. Все заработает!». Хотя момент для старта выдался не самый удачный — случился кризис 2008-го.
Но ты не сняла помещение в «Сити»?
На 17 сентября 2008 года было намечено подписание пятилетней аренды. 16 сентября мы с Винокуровым прилетели из отпуска. Уже чувствовалось, что кризис грянет вот-вот. Все ждали, что какая-то поганка случится. А меня ждут юристы, чтобы подписать договор. У меня задерживается самолет. Я звоню им и говорю: «Давайте все-таки на завтра отложим». И слава Богу. 17-го грянул кризис. Договор я не подписала. У нас уже был строительный и технологический проект телеканала. Где, какая студия, камеры, сколько столов, складских помещений, каждый сантиметр был продуман. Представь, мы это сделали вчетвером! 4 девочки — столько нас было.
Настоящий девочкинский подход.
Да, девочкинский, тем не менее мы технологически все четко нарисовали, продумали каждую деталь. И тут происходит весь этот п***ц…
Грохается «КИТ Финанс»?
Грохается первым Lemon Brothers, и сразу потом «КИТ Финанс». Я чудом не подписала кабальный договор аренды по докризисным ценам на 5 лет!
Кризис тебя остановил?
Я понимала, что надо остановиться. Муж потерял банк. Я была беременна. Было дико страшно, я говорила себе: «Девочка, куда ты полезла? На что ты тратишь деньги? Остановись!». И в какой-то момент я поняла, что сдаюсь. Собрала своих голубушек и говорю: «Берем паузу. Обстоятельства против того, чтобы дальше что-то делать». Мы расстаемся. Проходит неделя, я нахожусь в жуткой депрессии, мне очень плохо, я не понимаю, что происходит. Валю это на беременность, на токсикоз. Я ненавижу всех. Думаю, почему у меня первая беременность так не проходила, наверное, это уже старость. И вдруг мне на глаза попадается книжка психолога Наполеона Хилла, такая «бодряжка» американская «Думай и богатей». Как она оказалась рядом с моей кроватью?! Ни я, ни Саша, такие книги обычно не покупаем. Я открыла эту книжку и прочитала, что если у тебя есть мечта, ты не имеешь права от нее отказаться. Ты должен сделать все для того, чтобы эту мечту реализовать! Тебе страшно, тебе говорят, что не надо, у тебя не получится. Тебе все говорят, что ты провалишься, потеряешь репутацию, деньги.
Но ты не верь и иди против тренда…
Когда я это прочитала, то поняла все, что со мной происходит: я чуть не предала свою мечту. Я заснула счастливой, проснулась вот с такими крыльями, с бабочками в животе, как у влюбленных. Сразу позвонила своим: «Девчонки, встречаемся через час и продолжаем строить канал». Они были в таком же состоянии. И мы начали заново строить телеканал, искать новое недорогое помещение, рисовать новый проект. Опять продумывали все до мелочей. Я каждый шурупчик, который есть в телеканале, лично подписывала! Был миллион самых разных трудностей, но мы преодолели все. И в один прекрасный день студия на «Красном Октябре» заработала. Это было настоящее чудо. Оно произошло. Поэтому я верю в чудо сейчас. Слишком много я всего преодолела, вложила в «Дождь» уйму эмоций и сил, чтобы отказываться от этой веры.
Давай поговорим о деньгах. На чьи деньги создавался и функционирует телеканал «Дождь»?
Вначале у меня были свои деньги. Не очень много, но достаточно для того, чтобы запустить нишевый кабельный канал. В процессе, когда мы стали строить канал, рисовать схему, то поняли, что, конечно, мы строим не нишевый канал, такой как «Охота и рыбалка», «Мама и дитя», а нечто гораздо более масштабное. Мои деньги быстро закончились. И тогда Саша сказал: «Конечно, я тебя не брошу». Дальше основное финансирование уже было Сашино.
Готовясь к интервью с тобой, я посмотрела программу телеканала НТВ — в ней был сюжет про «Дождь»: корреспондент рассказывал, а г-н Неверов, депутат ГД от «Единой России», комментировал историю о том, как ты и твой муж Александр Винокуров организовали оппозиционный канал с целью спровоцировать государственный переворот.
Зачем?!
А ты не смотрела программу?
Нет, я специально такие сюжеты про нас не смотрю. Чтобы не сойти с ума.
Я расскажу суть. Государственный переворот Винокуров хочет устроить потому, что украл деньги, которые государство выделило, чтобы компенсировать потери вкладчикам «КИТ финанса». То есть, собственно, выделил Кудрин, который также состоял в вашей преступной группе. Винокуров их украл и, чтобы к нему государство не предъявило претензий, меняет государственный строй с помощью канала, который ты возглавляешь. Но бдительное НТВ и «Единая Россия» раскрыли заговор.
Можно я не буду это комментировать?
Я бы все же попросила тебя это сделать. История с «КИТ Финанс» действительно выглядит несколько мутной.
Мне очень сложно прокомментировать ее, потому что я не Саша Винокуров и никогда не возглавляла «КИТ финанс».
Но ты — жена и, по версии НТВ, находишься с ним в преступном сговоре…
Да уж, в преступном сговоре… Саша написал на эту тему большой пост у себя в фейсбуке после публикации в газете «Известия». Там все исчерпывающе объяснено. Все эти обвинения — полный бред. Деньги государство выделило не только «КИТ Финансу», но и другим банкам. Решение принималось не только министром финансов — я думаю, это делалось с ведома Путина. Нельзя было не спасать банки тогда. И спасались банки, а не акционеры. Реальный банк «КИТ Финанс» получил помощь от АСВ. Все деньги пошли на спасение банка. Кроме того, банк, если я правильно сейчас понимаю, на настоящий момент вернул все деньги этому АСВ. Да, банк Винокурова рухнул первым, но — это я уже по-женски говорю — он амбициозный парень, взял на себя повышенные риски, и случился кризис. Банк оказался одним из первых, кто полетел. Никаких денег, которые были выделены государством на спасение банка, он в принципе взять не мог. Винокуров на тот момент уже не был ни генеральным директором, ни акционером — в этот момент он уже продал банк за условный рубль. Все деньги, которые у нас были — это деньги, заработанные Сашей еще до того, как все случилось.
Тем не менее, насколько я понимаю, это были большие деньги?
Для банкира такого уровня — нормальные. Банк, который возглавлял мой муж, до кризиса стоил очень дорого. Да, Винокуров был не бедный, когда я выходила за него замуж. Он был акционером, генеральным директором банка. До кризиса банкиры такого уровня были очень обеспеченными. У нас никогда не было самолетов и огромных поместий, не было недвижимости за границей, но в целом мы жили обеспеченно. Могли позволить себе летать частными джетами, снимать яхты периодически. А когда случился кризис, у нас остались те деньги, которые Саша заработал. Поэтому вся эта история — полная, ужасная чушь. Да и Кудрин уже выступил с опровержением с конкретными фактами.
Ты понимаешь, откуда эти обвинения возникли?
Я думаю, триггером послужил сюжет на «Дожде» по итогам расследования Навального. Он нашел незадекларированную недвижимость у г-на Неверова, Володина и т.д. Думаю, что «Единая Россия» обиделась и из Кремля дана была команда «фас» — мочить «Дождь». Тогда возникла история с вопросом про блокаду в «Дилетанте», которая привела к тому, что нас отключили крупнейшие кабельные сети. Потом начались эти безумные сюжеты и статьи. Теперь я жду, когда по НТВ расскажут, что я ем младенцев на завтрак.
История про государственный переворот с помощью «Дождя», инициированный вашим семейством, действительно малоправдоподобна. Но скажи, как получилось, что вы вложили в «Дождь» абсолютно все имеющиеся у вас деньги? Допустим, ты увлеклась. Но Винокуров — все же бывший инвестбанкир, финансист, реалистичный человек. Он что, тоже поверил в чудо?
Наверное, это любовь. Саша, конечно, понимал, что его жена затеяла что-то невероятное. Но он поверил мне. Просто мы не оценили «масштаба бедствия». Мы не понимали, что станем информационным каналом с самым дорогим форматом, который существует в природе. Нас же случайно на эту поляну занесло. Мы просто пошли за нашей аудиторией, которая должна была сделать нам бизнес. За платежеспособной аудиторией, которая перестала смотреть телевизор. Наша аудитория пошла на Болотную. И мы пошли на Болотную вслед за ней.
А вы в тот момент понимали, что от Болотной никакой прибыли не будет, а будут одни неприятности?
Во-первых, мы так не думали. Во-вторых, мы не строили оппозиционный канал. Представь, ты делаешь бизнес, продукт для определенной аудитории. Для таких, как я, для таких, как ты. Потому что мы — платежеспособные, мы ходим в рестораны, покупаем машины. Наша аудитория оказалась общественно активной — мы тоже общественно активные. Мы никакие не революционеры! Мы — неравнодушные. У канала есть слова, что-то вроде нашей «мантры»: «Канал для неравнодушных, для созидателей, для людей, которые принимают решения, для ответственных, открытых».
По-моему, ты сейчас нарисовала портрет человека, который в данном месте и в данное время не нужен вообще.
Я думаю, как раз такие и нужны сейчас очень. И несмотря на то, что мы видим, я все равно верю в то, что наша страна — удивительная, талантливая, и что все будет хорошо! Я никогда не хотела жить за границей. Сейчас, правда, нам уже и не на что там жить. Но даже если бы условно было на что, я не хочу. Я всегда строила ответственный бизнес. Когда мы делали радио, мы делали ответственное радио…
В каком смысле «ответственное»?
Я говорю о социальной ответственности перед зрителем, перед аудиторией, которая тебе поверила. Приведу пример. Я редко его привожу, но мне кажется, он хорошо показывает, что я понимаю под словом «ответственный», и под аудиторией, которая понимает свою ответственность. Помнишь, когда случился Беслан?
В 2004 году.
Мы тогда по радио объявили, что если вдруг нас кто-то слышит в Беслане, позвоните. И нам позвонила девочка из Беслана — Аделина. 3 дня, пока был весь этот ужас, она делала включения. Из нашего эфира мы узнали, что там не 300 человек, как говорили официально, а 1,5 тысячи людей. Из нашего эфира фактически мы узнали, что идет захват. 3 дня Аделина была нашим корреспондентом. Когда тот ужас закончился, мы Аделину позвали в Москву. И она приехала в эфир к Владимиру Соловьеву. Я ехала в машине, слушала эфир. И вдруг я понимаю, что не могу сидеть просто так, что я должна что-то сделать. Звоню Савицкому и говорю: «Дим, слушай, я везу деньги. Давай Аделине дадим деньги, пусть она отвезет в Беслан, может быть, кому-то это поможет». Дима говорит сотрудникам: «Ребята, слушайте, Синдеева везет деньги, может, давайте все скинемся?». И говорит Соловьеву: «Может, в эфире скажем об этом?». Соловьев объявляет: «Аделина едет домой. Может, давайте все скинемся?». Это говорит Соловьев, такой совсем другой Соловьев. И вдруг через 20 минут после того, как он сказал это в эфире, приезжает первая женщина, которая привозит, я помню очень хорошо, 7 тысяч долларов. Через 30 минут у нас уже стояла очередь из людей, которые принесли деньги. За 2,5 дня мы собрали миллион 300 тысяч долларов! Мы остановились сознательно, потому что радиостанция перестала работать! Юристы стояли на ушах! Сотрудники занимались только сбором денег. И невозможно этот поток было остановить. Люди говорили: «Понимаете, мы никому не верим, а “Серебряному дождю” мы доверяем». Я тогда осознала, что медиа — это невероятная ответственность, это сила! От того, что ты произносишь, зависит то, какой будет твоя аудитория. Когда я начала работать на радио, то все время говорила коллегам: «Ребята, помните о том, что мы ответственны за то, что делаем. Вы обязаны понимать, что вы — огромная сила». Конечно, с такими убеждениями я всегда была белой вороной. «Сумасшедшая Синдеева». Но у меня получалось! И с телеканалом получилось! Как бы не развивались события, у меня будет что-то, чего отнять нельзя.
Давай поговорим о том, что отнять можно. Чтобы инвестировать в «Дождь», вы продали всю свою недвижимость, в том числе прекрасный дом на Новой Риге. Сейчас вы живете в съемной квартире. Ты не жалеешь, что пришлось заплатить за «проект мечты» такую цену?
Это правда, у нас был очень красивый и теплый дом. Я его обожала. В этом доме прошло 7 лет нашей жизни, нашего счастья. Но в какой-то момент я поняла, что не в этом счастье. Что счастье людей, которые говорят тебе «спасибо», эмоции людей, которые говорят: «Благодаря твоему сюжету того учителя не посадили в тюрьму», — это для меня важнее.
Важнее дома?
Да… Я скучаю по дому. Честно, очень скучаю. Скучаю по друзьям, по гостям. Но знаешь, что недавно сказал мой сын, которому 11 лет? Мы переехали в съемную квартиру, которую не сравнить с нашим домом. И ребенок говорит: «Знаешь, мама, а мне нравится в квартире». Я спрашиваю: «Почему?» Он ответил: «Потому что мы здесь все рядом». Это было так круто!
Возможно, ребенок почувствовал, что тебе неприятно, и хотел тебя утешить?
Может, и так. Существует детская мудрость. Я очень боялась, что сын скажет мне: «Алло, мам, у нас были бассейны, футбол и так далее. А сейчас мы где?» А он мне вдруг сказал «мы рядом». И все, я выдохнула.
Твоя жизнь всегда складывалась благополучно? Тебе случалось переживать бедность?
Да. Я росла в бедной семье. Бабушке и дедушке приходилось работать до самой старости. Приехала в Москву, стала сама зарабатывать, помогать своей семье. Жила в съемных квартирах, потом купила свою. Всегда рассчитывала только на себя. А когда встретила Сашу — первый раз ощутила себя Золушкой. Он для меня был принцем на белом коне. Он дарил мне дорогие подарки, каждый день цветы, принимал меня такой, какая я есть, без критики и замечаний. Наш дом мы купили спонтанно, он не был в нашем бюджете, надо было что-то продавать, занимать. Но когда мы только вошли, сразу поняли: «Это наш дом».
Тем не менее, вы приняли решение о продаже?
Когда встал вопрос «дом или продолжение жизни канала», я очень легко приняла решение. Саше оно далось сложнее. Мы были счастливы в этом доме. Сейчас другой период, и мы будем счастливы в другом месте. Нам с Сашей главное было сохранить себя друг для друга. Плюс я по 4 часа каждый день проводила в машине и поняла, что больше не могу так жить. А жить в выходные дни за городом, а в будние в городе, во-первых, очень дорого, во-вторых, дом без хозяев умирает. В общем, я ни о чем не жалею. Мы были счастливы 7 лет в этом доме. А сейчас я счастлива, потому что нам люди говорят: «Спасибо за то, что вы делаете». Для меня это круче, чем дом.
Вернемся к каналу. После Болотной оппозиционность твоего СМИ стала крайне серьезным фактором риска для бизнеса. Серьезный конфликт с властью рано или поздно был неизбежен. Ты рассматривала этот сценарий, готовилась к нему?
Да, я рассматривала, но не готовилась.
Ты предполагала, что сюжет, где Навальный рассказывает о незадекларированной недвижимости Володина и Неверова, может быть опасен для существования канала?
А что я, по-твоему, должна была сделать?! Прийти к ребятам и сказать — не показывайте?
С точки зрения бизнеса, сохранения проекта это был бы правильный ход.
Но я не могла так поступить! У нас на канале была настоящая свобода СМИ, как должно быть. Я увидела сюжет спустя 4 дня после эфира. Специально его посмотрела, после того как Неверов выступил с обвинениями в наш адрес. Сюжет не нарушает закон «О СМИ», а мы ведь живем по закону «О СМИ», ты согласна?
Нет, не согласна. Твои слова противоречат реальности — реальность, в которой мы находимся, существует по понятиям, фактически по произволу. Законы — во всяком случае закон о СМИ — в реальности не действуют.
Стоп! Но мы жили и продолжаем по нему жить! Может быть, это звучит пафосно, но это так, внутри себя мы продолжаем по нему жить.
Где «внутри себя»?
На канале «Дождь». Когда мы только стартовали, был у нас разговор с редакцией: «Я вас прошу только об одном: давайте делать честно свою работу как журналисты. Единственное, на чем я настаиваю — чтобы вы не нарушали закон — ни Закон “О СМИ”, ни другие». Мы понимаем, насколько важно доверие аудитории. Важно, чтобы те люди, которые в тебя поверили, отдали тебе свой голос и свои деньги, не были обмануты. Возможно, было бы правильнее с точки зрения самосохранения аккуратно врать, но я не могу! Например, сажают в тюрьму невиновного человека. И телеканал «Дождь» встает на его защиту. И вдруг этого человека отпускают, потому что мы привлекли к этому огромное внимание. Собственно, это то, чем должны заниматься СМИ — показывать, вскрывать нарывы, чтобы общество, государство реагировало. Если есть свободные СМИ, то у несправедливо осужденных и слабых появляется шанс, что справедливость восторжествует, что кто-то встанет на защиту. А сейчас уже ценность даже в том, что есть кто-то, кто показывает правдивую картинку. Я не могла сказать журналистам, чтобы они не показывали тот или иной сюжет.
Но ты бы сохранила канал.
Знаешь, можно сохранить канал и бизнес, но потерять себя. Я никогда себе не изменяла. Клянусь! Знаешь, у меня могли быть с мужчинами какие-то неясности. Но я правда не могу себе врать. Это разрушает меня! Мне говорят, готова ли ты пойти на какие-то компромиссы? Готова! Я вполне компромиссный человек. Есть ли край у этих компромиссов? Конечно, есть! Зарабатывать деньги — очень важно и нужно, но не любой ценой.
Когда ты впервые столкнулась с ощутимым давлением на канал со стороны власти?
Это были первые думские выборы, после которых и случилась Болотная. Тогда впервые начался жесткий прессинг. Мне звонили, приезжали посланцы из кремлевской администрации, говорили «снимайте своих журналистов с участков в качестве наблюдателей». Выборы проходили в декабре, а журналисты еще осенью зарегистрировались, о чем я даже не знала! Ребята просто делали свою работу. Я сказала «посланцам»: «Как я их могу снять?! Давайте вы приедете, я соберу редакцию, и вы им объясните, почему они должны сняться. Потом нас пугали, потом хотели купить.
То есть ты продемонстрировала то, что в Кремле называют «недоговороспособность».
Я частная телекомпания и стараюсь жить в правовом поле, а не по понятиям.
Они говорят «окей» и тебя отключают.
Представь, что у тебя есть близкий друг. Человек, которому ты симпатизируешь. Он попал в опалу, и ты понимаешь, что если будешь с ним дружить, то ты, в принципе, тоже много чего потеряешь. Что ты сделаешь?
Буду дружить. Так уже бывало.
Тогда зачем ты меня мучаешь?! Это ровно то же самое. Ничем не отличается.
Я тебе тоже приведу пример. Представь, что твой проект, в который ты вложила все деньги и душу — это корабль. Ты — капитан. На море начинается шторм. Ты — капитан — не желаешь признавать, что вокруг шторм, и говоришь команде: «Погода ясная! Шторма нет. Ведем себя обычно, как в ясную погоду». Твой корабль очень скоро тонет, что и произошло. Не только из-за шторма, но и по вине капитана, который неверно оценил ситуацию, не подготовился, не сумел сохранить команду. То есть я говорю о том, что есть ситуации, где главное — сохранить себя, а потом уже рассуждать, полностью ли твое поведение соответствовало кодексу джентльмена или частично.
Ох, как ты повернула. То есть, по-твоему, я взяла и утопила свой корабль?
Честно говоря, мне видится в твоей позиции некоторое излишнее прекраснодушие и нежелание учитывать реальность. И в итоге игра на руку твоему противнику. Смерть твоего канала — именно то, чего он добивается.
А может он как раз добивается того, что я сломаюсь, предам свои ценности, начну врать и учить журналистов врать? Начну получать инструкции что говорить, а что нет. Мы же, правда, живем по закону «О СМИ»! Верю в то, что закон — все же выше, чем то, что «выше закона». Хотя Дмитрий Песков недавно сказал совершенно обратное. Если тут перестанут существовать такие идеалисты, как я, то, наверное, надо собирать шмотки, валить и плевать на все… Лучше уж потопить корабль. Но я оптимист, и мы пройдем эту бурю.
А ты не рассматриваешь возможность, что шмотки действительно придется собирать? Что «украденные деньги “КИТ финанса”» и государственный переворот с помощью «Дождя» в один прекрасный день могут принять очертания уголовного дела?
Я допускаю такой сценарий. Но, как идеалистка, я опять скажу, что верю в то, что добро победит зло. Наверное, это уже звучит смешно…
Это звучит очень смешно.
Мне 42 года, и я всегда так жила. И если я признаю, что ты права, это будет означать, что все свои 42 года я жила неправильно. Для меня это будет конец! Поэтому я не могу даже твои аргументы слушать.
Понятно. Скажи, после того, как основные операторы отключили «Дождь», пыталась ли ты встретиться с кем-то из представителей власти, решить проблему?
Да. Пробую достучаться до Путина.
Ты думаешь, Путин мог бы понять твою логику? Насколько я могу судить, в своем мировоззрении он исходит из того, что человеческая природа в принципе низменна, и в благородные порывы, которые мы обсуждаем, не верит. К тому же, кажется, он весьма настороженно относится к женщинам — если они не депутаты ГД, не канцлер Меркель и не спортивные чемпионки.
Я уверена, что у каждого из нас, и у Путина тоже, есть теплые, хорошие стороны. Он поймет, что я не враг, а очень хорошая, искренняя девушка и я делаю важный и хороший телеканал.
Допустим, перед тобой сижу не я, а ВВ. Ты прошла все кордоны и прорвалась к президенту. Что бы ты ему сказала?
Я не знаю… Я много раз придумываю для себя сценарий. Что я должна сказать, какие привести аргументы, как выглядеть. Каждый раз у меня возникали разные идеи. Например, я смотрела, как он говорил на Олимпиаде. И мой очередной сценарий рушился, потому что я видела, что он совершенно закрыт в коробочке, понимаешь? Мне кажется, что если вдруг состоится эта встреча, я буду действовать исключительно исходя из своей женской интуиции. Сценария у меня нет.
При полном или частичном использовании материалов активная индексируемая ссылка на сайт OnAir.Ru обязательна! Портал работает на PortalBuilder2 R5 HP.Свидетельство на товарный знак №264601, №264991 Российское агентство по патентам и товарным знакам.