Михаил Ефимович Швыдкой — человек уникальный. Он занимает пост руководителя Федерального агентства культуры и кинематографии, ведет три передачи на телевидении, читает лекции студентам, посещает культурные мероприятия, при этом отличается миролюбивым нравом и со всеми поддерживает хорошие отношения. Не боится кому-то показаться смешным, очень откровенен в интервью, в своем рабочем кабинете в субботу чувствует себя как дома и смело назначает интервью на 11 часов, завтракая практически вместе с нами.
— Михаил Ефимович, вчера допоздна смотрела “Что? Где? Когда?”, где вы были в студии, а сегодня в субботу с утра уже на посту. Высыпаться-то успеваете? — Я вообще мало сплю. Если четыре часа поспать удается — это нормально. А где-то раз в три месяца могу свалиться и проспать сутки. Но я уже привык, всю жизнь так сплю. — Такой график очень выматывает? — Вы знаете, для меня даже участие в телевизионных съемках — это некий отдых. Я же старый марксист, а Маркс говорил, что отдых — это перемена деятельности. — Вы, наверное, очень смелый человек. — Да нет, я трус. А почему вы так решили? — Не каждый отважится, занимая высокий пост, делать развлекательные шоу и не бояться при этом, что подумают о нем серьезные коллеги-чиновники. — Естественно, когда ты становишься публичным человеком, ты попадаешь в особую сферу уязвимости. И то, что обычно спускают с рук людям не столь публичным, действующим политикам прощают неохотно. Но это не смелость на самом деле. Я ведь придумал всю эту телевизионную круговерть в каком-то смысле для того, чтобы Министерство культуры стало заметным учреждением. Другое дело, что на телевидении я работаю с 1968 года, но об этом мало кто помнит. А заметным телеведущим я стал сравнительно недавно, с конца 1997-го. И меня не любят только за то, что меня много. И на телевидении, и вообще. Много раз мне говорили и друзья, и близкие: “Ну ты уже успокойся и затихни”. Но иначе же будет очень скучно. А жить надо интересно, потому что жизнь очень короткая, и хочется все успеть, все попробовать. — Передачи ваши сильно критикуют? — Многих раздражает “Культурная революция”. Причем раздражает не сама программа, а возможность постановки вопросов, которые у нас бывают. Мне до сих пор не могут простить несколько тем. Например, “Русский фашизм страшнее немецкого” и “Пушкин безнадежно устарел”. А вот программу “Жизнь прекрасна” никто не ругает — ее все хвалят. Другое дело, что говорят: вот, чиновник федерального уровня поет и пляшет — нехорошо. “Театр+ТV”, кстати, тоже никто не ругает. Но опять-таки многих смущает то, что высокий чиновник сидит с актерами, выпивает и травит всякие байки. — Как вы, кстати, умудрились, проработав почти 20 лет в журнале “Театр”, будучи театральным критиком, не нажить себе врагов среди актеров? Сидите с ними за столом и всех называете на “ты”... — Ну и они меня называют по имени. Хотя вот Олега Павловича Табакова я не могу назвать на “ты”. Или Галину Борисовну Волчек. Могу, конечно, иногда сказать “Галя”, но это скорее исключение. Потом, я же перестал быть действующим критиком, и это спасло хорошие отношения с театральными людьми. То есть они знают, что теоретически я хороший критик, но поскольку давно не пишу рецензий, то мои “укусы” им уже не грозят. Но поверьте: для своего возраста я нажил достаточно врагов. И это несмотря на то, что я всегда готов к компромиссам, не люблю склоки, ругань и драки. — Но с гостями на программах у вас, наверное, проблем не бывает. Никто же не откажет чиновнику. — Проблемы с гостями всегда есть: у каждого могут найтись какие-то дела. Наш секрет в том, что “Театр+ТV” — программа товарищеская. Она очень напоминает семейные посиделки, которые родились из наших многолетних отношений. В ней собираются все мои друзья, друзья Кати Уфимцевой, друзья моей жены Марины, друзья Катиного мужа Сережи. И наши телевизионные посиделки ничем не отличаются от дружеских посиделок-застолий в ресторане на Пушкинской площади, который сгорел. И для меня, поймите, это не способ зарабатывания денег, не способ пути к славе, потому что со славой уже все ясно. Это просто способ жизни, когда что-то действительно доставляет тебе радость. — Дома у вас часто собираются компании актеров, которых вы можете назвать своими близкими друзьями? — У меня несколько по-настоящему близких друзей. Мой одноклассник Игорь Костолевский. Он и его жена — просто члены нашей семьи. Из людей театральных — конечно, Александр Анатольевич Ширвиндт. Человек-поколение, который мне очень много помогал. Когда моя жена работала в театре, она играла в его спектаклях несколько раз, и до сих пор у нас с ним товарищеские отношения. Домашними я бы еще назвал Марка Анатольевича Захарова; конечно, Колю Караченцова и жену его Люду, потому что они учились с моей женой вместе. Близких друзей не так много, но людей, которых я очень люблю, уважаю, дружбой с которыми горжусь и с которыми выпивал не раз и не два, — таких много, и это в радость. А вообще, что касается гостей... Дело в том, что мы много лет жили и живем на Тверском бульваре, в старом-старом доме. Когда моя жена стала работать в Театре на Малой Бронной, у нас уже были дети, она сказала, что надо срочно выменять нашу старую квартиру на какую-то квартиру в этом районе, чтобы она между репетициями и спектаклями могла приходить и кормить-поить детей. И мы переехали в этот дом. А поскольку Тверской бульвар — это перекресток всех театральных дорог, то многие, перемещаясь из Дома журналистов в Дом литераторов или ВТО, часто заходили к нам домой. У нас бывали разные люди. И Олег Николаевич Ефремов, и Олег Павлович Табаков... Для меня они всегда были старшие и уважаемые люди. — Вы, говорят, хорошо играете на пианино, а мы ни разу не видели вас в программе за инструментом. — Нет, это все ложь. Прекрасно играет на инструменте Александр Сергеевич Соколов (нынешний министр культуры. — МКБ), он музыкант с образованием. Мой брат — замечательный трубач. Он служил в Светлановском оркестре, сейчас служит в Большом театре. Его сын — замечательный скрипач, его жена — тоже прекрасный музыкант. А я типичный слухач. Учился года два с половиной у учительницы, приятельницы моей бабушки. Так, сажусь иногда к инструменту, перебираю, но не больше. Так что это иллюзия, так же, как и мое умение бить чечетку. Могу только имитировать какие-то передвижения. — А я думала, вы мастер на все руки. — Я все могу делать! И все умею одинаково плохо. Петь, бить чечетку, играть на пианино и так далее. На самом деле единственное, что я больше всего люблю, — это дружеские застолья. Вот это у меня, говорят, получается. — А вы способны на некультурные поступки, несмотря на то что работаете в сфере культуры всю жизнь? — Во-первых, я матерюсь — это плохо. Последние года два-три ругаюсь меньше — дурной тон все-таки. Но научился этому еще с детства — замечательно ругалась моя бабушка. — Ругаетесь, извините, больше дома или на работе? — Я не ограничиваю себя пространством площадей и компаний, так что бывает по-разному. Но на работе с этим надо завязывать. И, конечно, я автомобилист, люблю водить машину, и тут уж сам бог велел. И второе — как любой театральный человек, я люблю выпить. Не знаю, культурно это или нет, но наши учителя, театральные гении и мэтры вроде Павла Александровича Маркова пили очень красиво. — В семье прислушиваются к вашему мнению — как человека культуры? Вы советуете своим двум взрослым сыновьям, что почитать, куда сходить? — Мы все друг к другу прислушиваемся. Они на самом деле знают иногда даже больше, чем я, куда сходить и чего почитать. Конечно, и я им что-то советую, потому что в отличие от них читаю толстые литературные журналы. Вот какую-нибудь Дороту Масловскую, сенсацию 2002 года, замечательную молодую польскую писательницу, я им советую почитать. А вот Мураками приносили мне они. Так что у нас такой взаимообмен. Мы вообще друг к другу прислушиваемся. Но больше всего мы прислушиваемся, конечно, к моей жене, к маме. — А что говорит жена по поводу вашей работы на телевидении? — Марина и сама работает на телевидении: она редактор в программе “Театр+ТV”, и достаточно жесткий редактор. К ее мнению я всегда прислушиваюсь очень внимательно. Конечно, она злится на объективность, которая заставляет меня выматываться, приходить домой еле живым иногда после съемок четырех “Культурных революций” или трех выпусков “Жизнь прекрасна”. А если съемки закончились в три или четыре часа утра, а в семь мне нужно встать и пойти на работу, жена еще больше недовольна. Но это объективность — иначе невозможно. И я очень люблю телевидение, с одной стороны, а с другой — не скрываю, что это возможность зарабатывать. — Вы как-то сказали: “Зарплату за преподавание я отдаю студентам, зарплату за телевидение — жене”. Себе, значит, оставляете... — Полученную на этой должности? Это шутка, конечно. Я все отдаю жене. Мы, собственно, не следим друг за другом. И к деньгам относимся легко — это же не самоцель. Есть деньги — хорошо. Естественно, когда начинаешь думать о старости, понимаешь, что не хочешь, чтобы дети давали деньги на лекарства, а хочешь заработать их сам. И об этом уже, к сожалению, думать приходится. — Михаил Ефимович, вы родились в Киргизии, фамилия у вас украинская, живете в России, по паспорту... — Я еврей. — Так вы кто больше все-таки? — Как писал когда-то Гриша Горин в пьесе “Поминальная молитва”: “Я русский человек еврейского происхождения”. Про себя могу сказать то же самое. Я еврей только в тот момент, когда возникает еврейский вопрос. Когда начинают кричать: “Бей жидов!” — я еврей. А когда так не говорят, я абсолютно русский человек — по характеру, по образу жизни. Хотя тут есть один нюанс: могилы многих моих родных — на Украине, поэтому я и к украинскому народу себя отчасти причисляю тоже. Но когда я приехал в Киргизию... Знаете, у киргизов есть присказка: “Хорошо умирать там, где тебе отрезали пупок”. Так вот, когда я приехал в Киргизию — а я там не был 50 лет, потому что там только родился, а после родители сразу же уехали, — я вдруг почувствовал, что мне там как-то биологически хорошо. — Вы родились в Киргизии, потому что ваша семья была там в эвакуации? — Нет, так часто пишут, но все было совсем иначе. Моя мать закончила в Уфе медицинский институт и после была распределена на работу в Чуйскую долину. А отец попал туда после войны. Он был уже инвалид первой группы, но тогда еще служил, много лет был связан c армией, даже когда демобилизовался. И вот там они встретились. Так вот, когда я приехал в Чуйскую долину, я там чувствовал себя как свой. А место, где меня похоронят, я себе уже присмотрел — около бабушки с дедушкой, в Москве. — Вы еще говорили, что, приехав в Киргизию, почувствовали себя сельским человеком. — Ну так там же большое село — все дышит, благоухает... — Может, вам сельским хозяйством каким-нибудь заняться? — Нет, думаю, фермерством я не займусь. Если судьба будет ко мне благоволить, я бы ничего не хотел менять в своей жизни. Единственное — хотелось бы уйти с бюрократического поста в конце концов. Это перестало мне приносить радость. Не потому, что я ушел из министров, а просто я уже слишком много знаю про эту работу, чтобы открывать в ней что-то новое. Мне сейчас интересно, пожалуй, только одно направление. Это работа с молодежью. — Вы как-то сказали: не люблю хаос в доме. Сразу возникает вопрос: а вы сам убираетесь? — Я раздражаю многих одной вещью. Поскольку я много лет жил один и во всяких съемных квартирах, я всегда все стираю. Я могу прийти даже в четыре часа утра откуда-нибудь с гулянки, и даже в подпитии, но я все равно должен выстирать все, что на мне сидело за день. Причем без всяких стиральных машин. Я так привык, и Марина с этим смирилась. Только в последние несколько лет я перестал сам стирать рубашки, потому что уже сил нет. А так все остальное с себя снимаю, стираю, вешаю, сушу — и у меня всегда все чисто. — Да вы просто какой-то клад для жены! — И еще я на досуге люблю мыть за собой посуду! Это тоже ужас, но это привычка с холостяцко-одиноких времен, когда ты вынужден все делать сам. Единственное, что я ненавижу, — это хаос, который у меня связан с бумагами и книгами. Книги я обычно читаю по пять-шесть сразу, параллельно. Полгода могу читать Герцена, но это не значит, что я полгода читаю “Былое и думы”, — а я еще параллельно прочел Максуда Ибрагимбекова, то, что мне надо было по работе, еще кого-то, и все это в итоге сваливается у меня на столе. Это мой хаос, но и в этом хаосе у меня всегда порядок. И если я что-то прячу в “хорошее место”, только Марина знает, куда я это спрятал, потому что она понимает логику моих прятаний и все находит. Я могу, например, в холодильник положить ключи. И такое бывает. — А у вас есть какое-нибудь домашнее прозвище? Как вас называет жена? — А чего меня называть? Мы с Мариной столько лет вместе, познакомились еще в 1967 году. Нам уже и не надо друг друга как-то называть. Мы живем вместе как одно существо, и все. У нас были сложные периоды, мы сходились, расходились и окончательно стали жить вместе уже довольно поздно. Но тем не менее с 1967 года мы друг друга никогда не теряли из виду. — Михаил Ефимович, а вы верите в чудеса? — Я вообще по природе своей человек очень оптимистичный. И считаю, что самое большое чудо, которое есть на свете, — это человеческая жизнь, человеческие отношения. Именно это и движет людьми. И мной движет только одно: интерес к жизни, к людям. И сижу я на этом месте еще по одной простой причине: из своего кресла у меня есть возможность помогать людям. А если ты можешь помогать — это и есть смысл некоего существования.
* Meta, Facebook, Instagram решением суда признаны запрещенными на территории России экстремистскими организациями.
При полном или частичном использовании материалов активная индексируемая ссылка на сайт OnAir.Ru обязательна! Портал работает на PortalBuilder2 R5 HP.Свидетельство на товарный знак №264601, №264991 Российское агентство по патентам и товарным знакам.