Юрий Аксюта: С тех пор прошло больше двадцати лет

Начало коммерческого радиовещания в России датируется днем выхода в эфир радиостанции «Европа Плюс» – 30 апреля 1990-го года. Именно в этот день Юрий Аксюта и стал первым российским диджеем. Как говорит он сам, «по стечению обстоятельств».

В интервью Slon.ru Юрий Аксюта, ныне – музыкальный директор «Первого канала», рассказал о том, что радиостанция стала входом для него в мир шоу-бизнеса, выказал при этом знакомство с лучшими образцами мировой культуры, а также выразил уверенность в том, что от реализации возможностей посредством телевидения ни один человек не пострадал.

Первый российский диджей

– Вы – первый российский диджей. Давит это на вас?

– Осознание первого диджейства? Нет, конечно. До диджеев были прекрасные профессии: корреспондент, комментатор, диктор. Радио существует с незапамятных времен, и всегда у микрофона кто-то работал. Потом появилось модное слово «диджей», появилось модное поветрие – музыкальные радиостанции, которых не было в Советском Союзе. Профессия осталась, только модифицировалась – теперь нужен был человек, который обладал бы навыками журналистики, актерского мастерства, а также техническими навыками, такими как звукорежиссер, звукооператор. Сам ведь диджей сидел за пультом, сам музыку микшировал. Сейчас даже этого делать не надо – все делает компьютер, а тогда этому уделялось большое внимание – как песни между собой микшируются. И от мастерства человека, сидящего за пультом, многое зависит. Музыка приобретала гармоничную форму или была резкой, дерганой. Это была очень увлекательная профессия.

– Как вас нашли французы?

– Это случилось, как и все в нашей жизни, благодаря стечению обстоятельств. Им нужна была частота, нужно было с чего-то начинать, они делали это в содружестве с Гостелерадио СССР, с Всесоюзным радио. И Александр Иванович Ахтырский, мой непосредственный начальник, который руководил дирекцией программ Всесоюзного радио, принял участие в подготовке и выпуске первых программ «Европа Плюс Москва». Я был наиболее молодым представителем дикторского отдела, и он спросил, не заинтересует ли меня работа с французами.

Я собирался уходить с Всесоюзного радио, работал к этому моменту почти десять лет – в качестве диктора, звукорежиссера, работал в музыкальной дирекции, в молодежной, и все это мне немножко поднадоело: хотелось чего-то другого. Это было время перемен, перестройка. Я случайно пришел на первую программу. Мне сказали: приходи посмотреть, как французы работают. Я пришел посмотреть, а мне говорят: «Где же ты ходишь? Ты должен быть ведущим программы, диджеем!» А я не знаю, о чем речь. «Вот студия, вот микрофон, – говорят мне, – а вот – музыкальная программа, плейлист, а дальше тебе нужно выходить в определенных местах». Так все и начиналось. Я сел, включил микрофон и впервые сказал: «В эфире – радиостанция «Европа Плюс Москва».

– Как это отличалось от предыдущей работы?

– По сути – ничем, а по технологии – всем: мы так программы не делали, но у нас ведь никогда и не было шестичасовых музыкальных программ. Я читал выпуски новостей, какие-то рассказы, вел концерты, но все это было в другой стилистике, другой манере, другой эстетике. А это – музыкальное радио.

Я с самого юного возраста – профессиональный меломан, в 70–80-е годы это было очень популярно: мы коллекционировали виниловые диски, менялись, собирали коллекции. Я любил музыку, музыкальные программы как таковые. И «Европа Плюс» серьезно изменила мою дальнейшую жизнь. Я в шоу-бизнес вошел через эту радиостанцию.

Никакой миссии

– Это были какие-то другие представления о ценностях, о миссии?

– Да ни о каких миссиях я не думал, господь с вами! О чем вы говорите? Это – просто работа. Тогда по Всесоюзному радио в малом объеме звучала группа The Beatles, и The Rolling Stones, в каком-нибудь разделе «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», но так, чтобы это было полноценно, целый час, например, не было. А были какие-то группы, артисты, которые никогда не звучали на Всесоюзном радио.

В то время уже все было: альбомы популярных исполнителей копировались, хранились в телерадиофонде. Мне как-то попалась бобина с приклеенной бумажкой «Не для эфира!» Брать слушать, видимо, можно было...

– И даже начальство не говорило вам...

– О миссии? Нет-нет, мы говорим о разных вещах.

С тех пор прошло больше двадцати лет. И сейчас это время вспоминается как время революционных перемен во всем. И происходившие перемены на радио не были исключением. Приходили новые люди, новые программы, все это стало более доступно, интересно, более креативно, как это принято сейчас говорить.

Никто не думал о том, что мы приходим с какой-то великой миссией. Да, мы говорили, что рухнул железный занавес, что мы имеем возможность общаться друг с другом, но это не было еще временем интернета, и все еще трудно было выехать заграницу... Речь шла не о миссии, а об изменении человека как такового. То, чем ты занимался, начинало тебе нравиться. И в том, что ты любишь – профессию, работу, появился элемент, которого раньше не было – свобода, а за этим – и ответственность за то, что ты делаешь. Можно было выйти в эфир без бумажки, чего раньше невозможно было сделать! Никакой редактор тебе твой текст не утверждал! Да, были прежде интервью, даже в прямом эфире, но все это было формализовано. Четкие, ясные вопросы проходили проверку специально обученными редакторами. И понятно, что никакая антисоветчина в эфир не проходила.

Речь идет не о миссии. Мы плыли на той же волне, которую принесла сюда перестройка.

Новая должность

– Вы становитесь начальником. Как это происходит?

– По стечению обстоятельств тоже. Кстати, единственный, кто остался на «Европе Плюс» с того времени, – Жорж Полински. Вообще, если говорить откровенно, честно, то «Европа Плюс» – и есть Жорж Полински, без всяких преувеличений. Это его миссия и его функция. Он тогда это придумал, приехал сюда в очень сложные годы, все организовал, был детонатором. Всех остальных он привлекал – возникали помощники, друзья, и так далее. И я – один из тех людей, которые попали в зону его внимания.

Это была исключительно коммерческая структура, которая живет исключительно на те деньги, что она зарабатывала. А зарабатываешь ты в том случае, если то, что ты делаешь, востребовано потребителем. А для того, чтобы понимать, что нужно слушателю, при этом не идя у него на поводу, надо очень хорошо изучить аудиторию и создать иллюзию того, что именно это нужно аудитории. Ты должен понимать, что ты делаешь, не просто говорить: «Я пришел изменить мир». Ты пришел на рынок, должен понять, по каким законам этот рынок работает, найти четкую нишу, ее занять и завоевывать близлежащие к тебе ниши. Вот примитивным образом выраженная четкая и ясная задача.

А дальше – креатив, идеи, пиар-акции... С самого начала, как я начал управлять какими-то процессами, мы начали сразу завоевывать внутренний музыкальный рынок. Ни одно значимое мероприятие с западными артистами без нашего участия не происходило никогда, мы должны были четко проассоциировать, что «Европа Плюс» – номер один в музыкальной индустрии, самая лучшая, сильная, мощная радиостанция. И если приезжает Майкл Джексон в Россию, и тут – паломничество, и все сходят с ума, и толпами бегут под проливным дождем на его концерт, то он проходит под информационным спонсорством, как тогда говорилось, «Европы Плюс». Единственный логотип, который размещается рядом с лицом Майкла Джексона, – логотип «Европы Плюс». И таким образом создается ассоциация со станцией, создается ощущение мощной тоталитарной машины, которая заслоняет собой все.

– Можете назвать то, что вы заставили слушать аудиторию, признав это как свое?

– Мы очень часто формировали вкусы. Мы понимаем, что пришло много хитов из Западной Европы. И одно дело, когда ты ставишь «Imagine» группы The Beatles или Мадонну, а другое – совершенно новый коллектив. Тогда тебе нужно это так аккуратно сделать, чтобы слушатель не только переключался, но еще и полюбил бы эту музыку. Ничего не могу привести в пример, это просто все, что появлялось на рынке нового.

– И вы – основной локомотив всего этого?

– Мы шли параллельно. Появились три радиостанции с разным форматом: Nostalgie, в названии которой заложен формат (они не крутили в эфире новую музыку). «Европа Плюс» – основной локомотив, как вы выразились. А было еще «М-Радио» – прогрессивное, современное, оно старалось пальму первенства у нас отобрать. Они достаточно агрессивно вели себя на рынке, чтобы противостоять нам, конкурентами были. Потом появилось «Радио Рокс», «Максимум».

Поначалу мы охватывали весь диапазон музыки, потом стали появляться конкуренты, отгрызающие у нас определенную часть. «Максимум» – молодежная станция, которая сразу все, что касается гитарной современной музыки типа модерн-рок стала оттягивать на себя. Если у нас одна песня в час, то у них пять песен: «все приверженцы брит-попа – сюда».

Мы пытались всегда противостоять конкурентам, находя правильный музыкальный баланс. В нашем салате оливье, помимо горошка, майонеза и соленых огурцов, была еще и морковка с яблочком. А вот они только зеленый горошек с майонезом шарашат. С одной стороны, в этой стратегии есть и опасность, а с другой – при правильном грамотном балансировании можно было делать более многообразную картинку.

- Я про тех, кто «шарашит горошек». Михаил Козырев, цитата:«У Европы Плюс этот стандарт национальной «развлекухи» был создан не без влияния Юрия Аксюты, который руководил станцией долгие годы, а сейчас руководит музыкальным вещанием «Первого канала». У ведущих поп-станций была задача – связать любой ценой одну песню с другой. То есть, если предыдущая песня была, например, группы Scorpions, а следующая – Криса де Бурга, то диджей произносил что-то вроде: «Это была песня «Ветер перемен», как он нежданно-негаданно дует в нашей жизни. Бывало, идешь по улице, и он треплет подол платья прекрасной девушки, которая идет перед тобой. Может быть, это платье красного цвета? Крис де Бург, «Lady in Red».

– Не откажу в литературном таланте Мише Козыреву, я его всячески уважаю. Мы были и друзьями, и конкурентами, достаточно жесткими. Один скандал вокруг группы «Наутилус Помпилиус» чего стоил, когда радио «Максимум» под его руководством с какой-то студии, не скажу что выкрало, но поимело оригиналы дисков – дисков, для которых мы являлись информационными спонсорами. Они пытались прокрутить раньше.

Что касается замечания Миши, то есть в нем как доля истины, так и некий диджей-стандарт, который был и на радио «Максимум» в том числе. Весь этот литературный пассаж о том, что мы связываем несвязуемое... Речь шла не о том, чтобы связывать песни друг с другом. Когда я тренировал своих диджеев, то было основное правило, которому меня научили французы: «Включил микрофон. Нечего сказать? Выключи его. Никогда не говори первое, что пришло в голову». Я никогда не говорил диджеям связывать песни, потому и говорю о литературном таланте Миши, то есть о таланте выдумщика. Все зависело исключительно от диджея. Если он попадался с ограниченным воображением, чувством юмора, а тем более – с очень убогими литературными возможностями, то получалось примерно то, о чем вы говорите.

В основном, диджею ставилась такая задача – ты здесь, а представь, что напротив – красивая девушка, либо любой близкий человек, и между вами – очень интимный разговор. Время общения с огромной аудиторией давным-давно ушло – еще в 40–50-е годы, когда висели тарелки и люди собирались на площади. Это обуславливало форму общения. Совершенно неважно, прозвучала группа Scorpions, Крис де Бург или Deep Purple, если нет фишки, если ты не хочешь сказать собеседнику, что с этой песней связано в твоей жизни что-то, что твой собеседник должен знать. В этом есть определенная доля информативности, а в большей степени – настроения.

Вообще, сейчас эта профессия чудовищно регрессирует. Чудовищно! Я бы поувольнял сейчас две трети людей – за профнепригодность. И я, и Козырев ушли в прошлое. А Козырев вместо того, чтобы руководить станцией, сам ведет программы...

– Учит своим примером!

– Первая истина, которую узнает человек, поступив в театральный институт, – не каждый драматический актер может преподавать и не каждый педагог может быть хорошим актером.

– Получается, ваш друг Козырев клевещет на вас?

– Ни в коем случае! Он говорит абсолютную правду – такое ощущение оставила «Европа Плюс» у Мишани. Это плохо. Но, может, он так хотел видеть? Он – лицо заинтересованное, мы конкуренты, а значение конкурентов мы слегка преуменьшаем – так легче бороться. Хотя наверняка в глубине души он отдавал должное тому, что такое была «Европа Плюс», какое место занимала она в радио как таковом и какое влияние оказывала на аудиторию.

У нас у всех очень странное отношение к себе – мы придаем себе большую значимость, чем она есть на самом деле. Мы все время должны изменять мир, менять человеческую психологию, воспитывать, влиять... Эти функции работают в том случае, если к ним относятся грамотно, но, если ты приходишь пропагандировать, проповедовать, то у тебя должно быть на это право. И оно возникает не оттого, что ты случайно оказался на радио. Это как у артистов. Не каждый артист является проповедником какой-то философии, Боже упаси! Таких – единицы, например, Окуджава, Высоцкий... Среди современной музыки есть такое направление, как русский рок. Он – смысловой, он – идейный, в нем текст иногда даже превалирует над музыкой. А есть презренная попса, где нет ни формы, ни содержания, а есть «унца-унца». И, если мы взглянем на пропорции этих вещей, то они – чудовищные, во всем мире. Я – по поводу того функционала, о котором вы мне говорите и все время выводите на то, приходил ли я изменить этот мир.

– Ну интересно же!

– (Смеется) Как вас зовут?

- Наташа. Ростова. Легко же запомнить?

– Безусловно, как и Льва Николаевича.

Не бабло, а энтертейнмент

– Ну неужели вы приходили в этот мир для того, чтобы срубить бабла вот с этой аудитории, которой мы сейчас дадим вот эту попсу?

– Нет, давайте начнем с того, что «рубить бабло». Я не являюсь даже Наташей Синдеевой. Думаю, она побогаче меня. Я в своей жизни занимался исключительно творческой работой. Я не был коммерческим директором радиостанции, не был генеральным директором, в чьи функции входит, как вы образно выразились, «рубить бабло». В мои функции это никогда не входило. В мои функции входил креатив, создание продукта. Неважно на каком материале – рок-музыки или поп-музыки. «Европа Плюс» создана при моем участии, но нечестно говорить, что это был я. Я помогал Жоржу Полински в определенной части, в определенное время – с 90-го до 2002-го. Двенадцать лет я работал на Жоржа и получал зарплату, чтобы вы понимали. Я создавал программы, утренние шоу, концертные программы, ток-шоу, «ЕвроХит Toп-40» – вот это мои идеи, которыми я могу гордиться. Я не изменял мир, вот что я хочу сказать. (Смеется в голос).

Вы поймите меня, Наташа, Ростова. Если бы я хотел изменить мир или чувствовал позывы в себе это сделать, я бы пошел в политику, а не на музыкальное радио. Это – энтертейнмент. И Миша Козырев – такой же энтертейнмент. Это все – система развлечения. Вот в ней есть профессии. Какие-то люди хорошо умеют это делать, какие-то не очень, и я уважаю профессионалов. А великие люди – врачи, которые пришли в этот мир не рубить бабло, а помогать людям.

Горжусь «фабрикой»

– Нет, мне кажется, вы лукавите. Вы берете все же на себя ответственность – за формирование музыкального вкуса, причем всей страны. Потом вы приходите еще и на «Первый канал», который – еще больше. Но при этом говорите – нет, я тут музычку ставлю.

– Нет, я так не говорил. Я сказал, за что несу ответственность. За «Фабрику звезд» несу ответственность. Ну а как же? Горжусь этим проектом.

– Несмотря на стрелы критиков?

– Да наплевать мне на стрелы критиков! И потом, критики существуют для того, чтобы критиковать, а мы – для того, чтобы слушать критику. Если критика конструктивна, то можно к этому прислушиваться. А что можно критиковать в «Фабрике звезд»? Вот вы – молодая девушка, вам 20 лет, вы приходите в огромный мир, и вдруг у вас появляется возможность, если вы хорошо поете, за три месяца стать известной всей стране. Скажите, это – плохо?

– Кому как.

– Что значит «кому как»?

– Кому-то может быть плохо.

– Я не знаю ни одного человека в этом мире, для которого исполнение его желаний или реализация его возможностей в короткое время с помощью телевидения – мощнейшего из средств воздействия на психику человека – было бы во вред.

– Люди не ломаются?

– Люди ломаются только в одном случае – если они бездарны, да и то – в бездарности ломаться нечему. Всех остальных, кто приходил на «Фабрику», мы учили так: вам выпал лотерейный билет, выигрышный, и у вас есть три месяца, за которые вы можете заставить себя полюбить всю страну, а можете заставить себя возненавидеть. Это – трамплин, вы можете взлететь и при правильной реализации таланта продолжать полет, а можете, даже взлетев, камнем грохнуться вниз и, не дай бог, разбиться. Молодому человеку дается этот шанс не в 40 и не в 50 лет. Какой у него временной запас? Минимум – 20 – 30 лет, при этом он пройдет роскошную школу, набьет шишек, приобретет опыт, да еще и познакомится с людьми, с которыми в простой, обычной жизни он бы никогда не познакомился – с крупнейшими звездами нашей популярной музыки. У нас есть мальчик, Влад Соколовский, ему 20 сейчас! А два года назад закончилась та «Фабрика», на которой он был.

– Соблазняете молодежь.

– Мы, наоборот, выполняем фантастическую, как вы любите говорить, миссию.

- Вот! Все же она есть, формулируете вы это или нет, но есть ведь представление о том, что вы делаете. Я понимаю, что это пафосное слово, против которого вы боретесь.

– Хорошо. Давайте пойдем дальше.

Неформат

– А как вы к анекдоту про себя относитесь?

– А про меня есть анекдот?

– Да. Про то, как, простите, умирает Юрий Аксюта и попадает на небеса.

– Про формат? Нормально, абсолютно нормально. Многие современные артисты до сих пор вспоминают, что слову «формат» обучились у меня. Обучил всех, даже представителей шансона.

- А почему именно вы – фигурант этого анекдота?

– Так получилось, что с меня началось.

Я расскажу вам историю. Много лет назад, когда конкуренции особой не было, в эфире не было радио «Шансон», и время было криминальное, приходит как-то ко мне человек, во всем арсенале нового русского – с барсеткой, с цепью-голдой, в красно-малиновом пиджаке. Он принес музыку какого-то певца – откровенный блатняк. Он меня доставал звонками, а у меня есть дурное качество для этой профессии, или точнее – для этой должности. Я не могу просто отшить, хотя с возрастом это и появляется. Вот накричал сегодня на человека, который имел хамство позвонить мне на мобильный телефон, – по той причине, что я ему номера не давал, не настолько мы близки. Но тогда, по молодости лет, я такими качествами не обладал и встречался практически со всеми, кто жаждал этой встречи. И вот я встречаюсь с этим новым русским и пытаюсь объяснить, не произнося страшное слово «формат», почему на «Европе Плюс» не может звучать песня про лагерь.

– Я знаю концовку. Он вас спрашивает: «Не формат?»

– Нет. Долго-долго мы говорили. А потом, упаковывая диск в свою барсетку, он мне говорит: «Юрий, вы совершаете большую ошибку. Вы лишаете свою радиостанцию рейтинга в стране, где 50 % мужского населения сидело, а вторые 50% готовятся сесть». Скорее всего, так и есть, говорю я, но у нас существует понятие «формат» (все же сказал я). И для вашей музыки можно создать отдельную радиостанцию, и она, поверьте, будет популярна.

Этот человек не имел никакого отношения к созданию радиостанции, ни на какую мысль я его не натолкнул, но жизнь показала, что спустя годы появилось радио «Шансон», которое прекрасно существует и будет долго находиться в пятерке самых популярных радиостанций страны и города. Но всему — свое место и время. Мы старались свое лицо сохранить.

– Что есть формат? Как вы определяли его для себя?

– Это лицо, твое лицо. Я же вам только что сказал. Вот, например, существует Джоконда. Сложно взять и изменить его. Есть у нее нос. У вас тоже есть нос, но он совершенно не такой, как у Джоконды. Есть глаза. Но дело не в этом. Джоконда – общепризнанный несколькими поколениями идеал женской красоты. Вы когда в последний раз были в Лувре?

– Я не была в Лувре.

– Миленькая моя, Наташа, немедленно езжайте в Лувр! Вам все станет понятно. Все надо потрогать. Вы знаете, где самое большое количество людей в Лувре находится?

– Я знаю.

– У портрета Джоконды.

Формат – это ваше лицо, ему соответствуют такие черты. И ваше лицо всегда должно быть свежим, молодым и красивым. Вы наносите правильный макияж.

– Я прошу вас описать, что это – какую вы музыку ставите.

– Это набор технических критериев. Это – техника. «Европа Плюс» всегда была популярной современной станцией в жанре евро-поп-дэнс. В мои времена не было такого поп-дэнса, было немножко по-другому – засилье стилистики рейв-направления, дискотек кислотного характера. Музыку трудно объяснить, это можно только почувствовать. Это была радиостанция, которая крутит современную популярную музыку, это была поп-станция, а не рок, не рок-н-ролл, не кантри...

Однако только музыкальным жанром понятие «формат» не ограничивается. Есть еще набор критериев, которые подразумеваются под понятием «формат», и технических, и технологических. Доступно объяснил?

– Мне хотелось, чтобы вы объяснили читателям, чем вы хотели отличаться от конкурентов. Но, видимо, не дождусь я от вас этого. Что могло попасть, а что не могло к вам? Как вы определяли для себя? Просто ли это был ваш вкус? Мне попросту казалось, что человек, про которого существует этот анекдот, должен сказать...

– Немножко в сложное положение вы меня ставите. Я не могу оперировать сегодняшними примерами. В начале 90-х, году в 91-м, когда мы только запускали русскую музыку в эфир, это было с общей точки зрения рискованное предприятие. До этого год крутили только западные хиты, начиная от Элтона Джона и Мадонны, заканчивая Жан-Жаком Гольдманом. И вот – появление русской музыки. Какой она должна быть? Уже в то время существовал водораздел между рок-музыкой и поп-музыкой. Владимир Пресняков, Дмитрий Маликов – молодые в то время люди, а с другой стороны – ДДТ и «Наутилус Помпилиус». Мы определили, что из этих двух жанров (а это пограничные жанры, понятно я объясняю?) выделяем мейнстрим, середину. Мы не берем оголтелую, дешевую, одноразовую попсу, за три копейки, как Натали с «Ветер с моря дул», несмотря на, казалось бы, дикую ее популярность. Спустя годы на какой-нибудь «Дискотеке 90-х» вы увидите и Натали, и какую-нибудь певицу Акула, о которой вы даже не знаете, наверное, или «Руки вверх». Для меня лично, по моему личному вкусу, ничего ниже этого не существовало, поэтому у нас не было на «Европе Плюс» этой музыки никогда. Может быть, это была коммерческая ошибка, а может быть, это и спасло «Европу Плюс». Станция всегда была, есть и будет образцом музыкального вкуса, не допускающей дешевой попсы. Но и в рок-музыке экстремальные направления мы тоже не брали. И это значит, что песня Шевчука «Что такое осень?» звучала в эфире, а более радикальная, жесткая песня не звучала – в отличие от радио «Максимум». Понятно объясняю теперь?

– Да, именно этого я и добивалась.

– Ну слава богу!

– Вы говорите о косметике, вот я и спрашивала какая.

– Соответствующая вашему лицу – чтобы никто никогда не сказал, что вы похожи на уродину, что вам не идет этот цвет помады, что у вас на лице видны прыщи и их надо замазать. А что это такое? Это и есть косметика. Или – нарисуйте свой портрет, который должен соответствовать вашему пониманию прекрасного.

Вот также и в нашей музыкальной политике существовало наше понимание прекрасного, но это все опиралось на то, что было в это время на рынке. Мы не сами создавали ее и писали, и говорили – вот «Руки вверх», мы сейчас будем собирать стадионы. На здоровье! Но без нашей помощи.

– А как повлияла станция на радийный рынок?

– Она его в корне изменила. Очень просто. Как повлияло появление «айпэда» на психологию человека? Вот так поменяло. «Европа Плюс» – это перестройка, это революция 17-го года на радиорынке.

Наталия Ростова, www.slon.ru