Хелен Филдинг. Дневник Бриджит Джонс. Май. Читать ...

Хелен Филдинг
Дневник Бриджит Джонс

Посвящается моей маме, Нелли, за то, что она не похожа на маму Бриджит.

Аннотация
Лирический дневник, в котором остроумно и искренне рассказывается о том, как молодая незамужняя англичанка пытается стать self‑made woman. «Дневник Бриджит Джонс» – не только зеркало, в котором многие женщины могут узнать себя со всеми волнующими их проблемами – мода и карьера, брак и легкие увлечения, любовь и секс, – но и практическое пособие для тех дам, которые в поисках идеального «я» оказываются в стане воинствующих феминисток. Кроме того, эта книга – неплохой путеводитель для тех из мужчин, кто хочет не заблудиться в закоулках загадочной женской души.

ЯНВАРЬ - ФЕВРАЛЬ - МАРТ - АПРЕЛЬ

МАЙ
Будущая мать

1 мая, понедельник
Порций алкоголя – 0, сигарет – 0, калорий – 4200 (ем за двоих).
Я всерьез подозреваю, что беременна. Как мы могли повести себя так глупо? Мы с Даниелом были настолько захвачены эйфорией бурного воссоединения, что реальность как будто вылетела в окно – а раз уж ты… ладно, не хочу даже говорить об этом. Сегодня утром я отчетливо почувствовала приступы утренней тошноты, хотя это могло быть и просто похмелье. После того как Даниел наконец вчера ушел, я поглотила следующие продукты, чтобы как‑то поправить свое состояние:
2 пакетика нарезанного сыра «Эмменталь». 1 кварту свежего апельсинового сока.
1 холодную печеную картофелину
2 куска непропеченного лимонно‑творожного пирога (очень легкомысленно; а может, действительно я ем за двоих).
1 «Милки Вэй» (всего 125 калорий. Организм с готовностью отреагировал на пирог и заявил, что ребенку необходим сахар).
1 шоколадный венский десерт со сливками (ребенок с невероятной жадностью требует своего).
Брокколи на пару (попытка подпитать ребенка витаминами и обеспечить ему нормальное развитие после нездорового начала).
4 холодные сосиски (единственные нашедшиеся в доме консервы – я слишком измотана беременностью, чтобы снова идти в магазин).
О, боже. Я все чаще начинаю воображать себя образцовой матерью, как в рекламе Кельвина Кляйна, а м.б., ещё и в свитерочке с горлышком. Мне чудится, как я подбрасываю младенца в воздух и довольно смеюсь в рекламе новой газовой плиты, оздоровительном ролике или ещё в чем‑то подобном.
Перпетуя сегодня в офисе была совершенно несносна. Сорок пять минут она трепалась по телефону с Дездемоной, обсуждая, хорошо ли будут смотреться желтые стены с серо‑розовыми шторами с рюшечками или все же им с Хьюго имеет смысл остановиться на кроваво‑красных обоях и фризах в цветочек. В течение одной пятнадцатиминутной интерлюдии она не произносила ничего, кроме: «Верно… нет, верно… верно», а затем заключила: «Но если рассудить, то те же самые аргументы, несомненно, можно привести и в пользу красного».
Обычно в таких случаях мне хочется запустить ей чем‑нибудь в голову, но сейчас я лишь мило улыбалась, думая о том, как скоро все это будет для меня совершенно несущественным по сравнению с необходимостью заботиться о другом крошечном существе. Затем я открыла новый мир фантазий, связанных с Даниелом: Даниел сломя голову несется домой с работы, страстно желая увидеть нас в ванне, розовых и сияющих, а спустя несколько лет невероятно выразительно исполняет по вечерам роль отца и учителя.
Но тут появился Даниел. Я никогда не видела, чтобы он так плохо выглядел. Это можно было объяснить только одним: он продолжал пить после того, как мы расстались. Даниел метнул на меня взгляд палача. Мои фантазии сразу уступили место сценам из фильма «Барфлай», в котором пара проводила все время, зверски напиваясь, ругаясь и кидаясь друг в друга бутылками. А ещё мне представилось, как Даниел ревет: «Бридж! Ребенок орет как резаный! Я оторву ему голову!»
А я ему в ответ: «Даниел. Ты же видишь, что я курю!».

* * *

3 мая, среда
128 фунтов (Ого. Ребенок растет с чудовищной неестественной скоростью), порций алкоголя – 0, сигарет – 0, калорий – 3100 (но в основном картошка, ох, боже мой).
Караул. В понедельник и большую часть вторника я как бы думала, что беременна, но на самом деле знала, что нет, – это как будто ты возвращаешься домой поздно вечером и тебе кажется, что кто‑то за тобой вдет, хотя знаешь, что в действительности это не так. И вдруг они хватают тебя за шею – и у меня уже двухдневная задержка. В понедельник Даниел весь день не замечал моего присутствия, а в шесть часов поймал меня и сказал: «Слушай, я уезжаю в Манчестер до конца недели. Увидимся в субботу вечером, о'кей?» Он не позвонил. Я мать‑одиночка.

* * *

4 мая, четверг
129 фунтов, порций алкоголя – 0, сигарет – 0, картофелин – 12.
Проявила благоразумие и пошла в аптеку, чтобы потихоньку купить тест на беременность. Стыдливо потупившись, я пихала пакетик девушке за кассой и мысленно корила себя за то, что не сообразила надеть кольцо на безымянный палец. И тут аптекарь прогремел:
– Вам нужен тест на беременность?
– Тс‑с‑с, – зашипела я, оглянувшись через плечо.
– Какая у вас задержка? – продолжал вопить он. – Лучше возьмите вот этот, голубой. Он выявляет беременность с первого дня задержки.
Я схватила предложенный голубой пакетик, сунула в кассу восемь фунтов девяносто пять пенсов и вылетела из аптеки.
Первые два часа на работе я все время посматривала на сумку, как будто в ней была бомба. В 11:30 я не выдержала, сгребла сумку, забежала в лифт и поехала в туалет на два этажа ниже, чтобы никто из знакомых не услышал подозрительных шорохов. Неожиданно я почему‑то обозлилась на Даниела. Он ведь тоже несет за это ответственность, а вот ему не приходится тратить восемь фунтов девяносто пять пенсов, прятаться в туалете и писать на палочку. В ярости я разорвала пакетик, засунула его вместе с коробкой в мусор‑ницу, затем проделала все необходимое, перевернула палочку и положила её на бачок, стараясь не смотреть. Три минуты. Все, что мне оставалось делать, – это покориться своей судьбе, которую решала медленно выступающая тонкая голубая полоска. Не знаю, как я пережила эти сто восемьдесят секунд – последние сто восемьдесят секунд свободы, – потом взяла тест в руки и чугь не вскрикнула. Там, в маленьком окошечке, ясно и четко проступала тонкая голубая линия. Ой‑ей‑ей‑ей‑ей!
Сорок пять минут я сидела, тупо уставившись в экран компьютера, и пыталась сделать вид, что Перпетуя – мексиканский кактус, когда она спрашивала меня, что случилось. Затем я вскочила и бросилась к кабинке с телефоном, чтобы позвонить Шерон. Чертова Перпетуя. Если бы Перпетуя была беременна и испытывала такой же ужас, она бы уже через десять минут шла к алтарю в свадебном платье от Аманды Уэйкли. На улице было очень шумно, и я никак не могла объяснить Шерон, что случилось.
– Что? Бриджит? Я тебя не слышу. Ты что, попала в полицию?
– Да нет, – рассердилась я. – Голубая полоска в тесте на беременность!
– Господи. Встретимся через пятнадцать минут в «Кафе Руж».
Хотя было всего 12:45, я подумала, что стакан водки с апельсиновым соком не повредит, поскольку ситуация действительно чрезвычайная, но тут же вспомнила, что ребенку не полагается пить водку. В ожидании Шерон я испытывала странное ощущение, будто я – нечто вроде гермафродита: во мне боролись два совершенно противоположных чувства по отношению к ребенку – мужское и женское. С одной стороны, в голове роились сентиментальные мысли о нашем с Даниелом уютном гнездышке, и меня распирало от гордости (ведь я оказалась настоящей женщиной – такой безудержно плодовитой!). Я воображала себе нежно‑розовую детскую кожу, крошечное любимое существо и милые маленькие детские вещички от Ральфа Лорена. С другой стороны, думала я, о, боже, жизнь кончена, Даниел – чокнутый алкоголик, и когда он обо всем узнает, он меня сначала убьет, а потом бросит. Не будет больше веселых вечеров с подругами, походов по магазинам, флирта, секса, вина и сигарет. Вместо этого я превращусь в уродливую, постепенно распухающую машину по производству молока, которая не влезет ни в одни из моих брюк, а уж тем более в новые ярко‑зеленые джинсы от Агнес Би. И это безобразие, судя по всему, – цена, которую я должна заплатить за то, что стала современной женщиной. Вместо того, чтобы пойти естественным путем и выйти замуж за Эбнора Риммингтона, которого я встретила в автобусе в Нортгемптоне, когда мне было восемнадцать.
Наконец пришла Шерон, и я нервно сунула ей под столом тест с многозначительной голубой полоской.
– Это оно и есть? – удивилась она.
– Естественно, оно и есть, – разозлилась я. – А что это по‑твоему? Мобильный телефон?
– Ты, – улыбнулась Шерон, – забавное существо. Ты читала инструкцию? Должно быть две полоски. Эта линия просто показывает, что тест работает. Одна полоска означает, что ты не беременна. Эх ты, чучело.
Пришла домой и прослушала на автоответчике мамино послание: «Дорогая, немедленно позвони мне. У меня нервы на пределе».
У неё нервы на пределе!

* * *

5 мая, пятница
126 фунтов (черт побери, не могу избавиться от многолетней привычки взвешиваться – особенно после всех этих переживаний по поводу беременности; в будущем надо пройти какой‑нибудь курс терапии), порций алкоголя – 6 (ура!), сигарет – 25, калорий – 1895, лотерейных билетов – 3
Все утро слонялась по квартире, скорбя о потерянном ребенке, но немного приободрилась, когда позвонил Том и пригласил меня на ужин с «Кровавой Мери», чтобы положить здоровое начало уикенду. Вечером пришла домой и обнаружила раздраженное мамино сообщение о том, что она уехала в Центр здоровья и перезвонит мне позже. Интересно, в чем дело. Может быть, она переутомилась от слишком большого количества коробок «Тиффани», присланных сгорающими от страсти поклонниками, и предложений о работе телеведущей от конкурирующих компаний?
23:45. Даниел только что позвонил из Манчестера.
– Как прошла неделя? – поинтересовался он.
– Великолепно, спасибо, – радостно отрапортовала я.
Великолепно, спасибо. Ха! Я где‑то читала, что лучший подарок, который женщина может преподнести мужчине, – это спокойствие. Так что, раз мы действительно теперь встречаемся, вряд ли мне стоит признаваться, что в ту же минуту, как он повернулся спиной, у меня сразу началась истерика по поводу мнимой беременности.
Ладно. Неважно. Завтра вечером мы увидимся. Ура! Ла‑ла‑ла.

* * *

6 мая, суббота: День Победы
127 фунтов, порций алкоголя – 6, сигарет – 25, калорий – 3800 (но ведь я праздную годовщину отмены пайков), правильных номеров в лотерее – 0 (плохо).
В День Победы проснулась от необычной для этого сезона жары и постаралась вызвать в душе бурю эмоций по случаю окончания войны, освобождения Европы, чудесно, удивительно и т.д. и т.п. По правде говоря, из‑за всего этого я чувствую себя совершенно несчастной. И впрямь «выключена из жизни» – вот то самое выражение, которое больше всего подходит в моем случае. У меня нет ни одного дедушки. Папа весь поглощен подготовкой вечеринки в саду у Олконбери, куда он приглашен и где, по необъяснимым причинам, он должен переворачивать блины. Мама отправляется на улицу, где она выросла, в Челтенхеме, на вечеринку с жареным китовым мясом – наверное, вместе с Хулио. (Слава богу, что она не удрала с немцем.)
Никто из моих друзей ничего не устраивает. Проявлять такой энтузиазм как‑то неудобно – вроде мы стараемся придерживаться позитивного подхода к жизни. Или неуклюже пытаемся поучаствовать в чем‑то, к чему не имеем ни малейшего отношения. Я хочу сказать, что я ведь даже ещё не была яйцеклеткой, когда кончилась война. Я была просто ничем – пока они все сражались, ели морковный джем, или что там ещё они делали.
Эта мысль меня бесит, и я подумываю, не позвонить ли маме, чтобы выяснить, начались ли у неё уже менструации, когда кончилась война. Интересно, яйцеклетки развиваются каждый раз заново или они хранятся с рождения в какой‑нибудь микроформе, пока их не активируют? Могла ли я как‑то почувствовать конец войны, когда была хранящейся в организме яйцеклеткой? Если бы только у меня был дедушка, я могла бы мило за ним поухаживать и хоть так принять участие в празднике. Ну и черт с ним, я иду в магазин.
19:00. Честное слово, от жары мое тело раздалось вдвое. Больше никогда не пойду в общую примерочную. Когда в универмаге «Уэрхаус» я пыталась стянуть с себя платье через голову, оно застряло у меня под мышками, и в результате я шаталась по примерочной с вывернутым куском ткани вместо головы, яростно дергая его руками и потряхивая животом и бедрами на виду у собравшихся вокруг хихикающих пятнадцатилеток. Когда я попыталась стащить дурацкое платье через ноги, чтобы наконец избавиться от него, оно намертво застряло у меня на бедрах.
Ненавижу общие примерочные. Все исподтишка пялятся на чужие тела, но никто никогда не встречается с другими взглядами. Всегда находятся девушки, которые прекрасно знают, что выглядят фантастически в любом наряде, – они приплясывают у зеркала, лучась от удовольствия, потряхивают волосами, принимают позы моделей и спрашивают у своих неизменных жирных подруг, которые во всем выглядят как коровы: «Тебе не кажется, что оно меня полнит?»
В общем, это был не поход по магазинам, а сплошное бедствие. Я знаю, что решение проблемы – просто купить несколько вещей в «Николь Фархи», «Уистлз» и «Джозеф», но меня так ужасают цены, что я снова несусь в «Уэрхаус» и «Мисс Селфридж», где есть возможность порезвиться среди кучи платьев за 34 фунта 99 центов Потом они застревают у меня на голове, и в конце концов я покупаю одежду в «Маркс и Спенсер», потому что мерить её не надо, а все же я вроде что‑то купила.
Домой я вернулась с четырьмя вещами – все и некрасивые и не по размеру. Одна два года будет лежать за стулом в спальне прямо в пакете из «М&С». Остальные три я поменяю в «Боулз», «Уэрхаус» и т.д. на кредитные расписки, которые затем потеряю. Таким образом, я потратила 119 фунтов, которых бы вполне хватило на что‑нибудь действительно приличное из «Николь Фархи», например маечку.
Ясно, все это мне в наказание за то, что я увлеклась мелкой и легкомысленной беготней по магазинам вместо того, чтобы все лето носить рясу из вискозы и рисовать полоску сзади на ногах, а ещё за то, что я не участвую в праздновании Дня Победы. Может, стоит позвонить Тому и устроить с ним милую вечеринку в понедельник, когда будут банковские выходные? Возможно ли организовать веселый, смешной праздник в День Победы – как, например, в день Королевской свадьбы? Нет, конечно, – нельзя же смеяться над погибшими людьми. И потом ещё эта проблема с флагами. Половина друзей Тома состоит в антинацистской лиге, и они решат, что Юнион Джек означает, что мы все ждем прихода бритоголовых. Интересно, что бы произошло, если бы нашему поколению пришлось воевать? Ох, ладно, пора немного выпить. Скоро придет Даниел. Начну‑ка я лучше готовиться.
23:59. Черт возьми! Прячусь на кухне с сигаретой. Даниел спит. На самом деле, я подозреваю, что он только притворяется, будто спит. Совершенно чудовищный вечер. Я поняла, что наша связь основана исключительно на таком условии: предполагается, что один из нас должен сопротивляться сексу. Вечер вдвоем, когда предполагалось, что мы будем заниматься сексом, прошел довольно странно. Мы посидели перед телевизором, посмотрели все программы, посвященные Дню Победы, причем мне было очень неудобно, поскольку Даниел положил мне руку на плечи, как будто мы четырнадцатилетние подростки в кино. Его рука давила мне шею, но я как‑то не решилась попросить Даниела убрать её. Когда уже стало невозможно и дальше игнорировать тот факт, что пора ложиться в постель, мы проделали это очень формально и по‑английски. Вместо того, чтобы срывать друг с друга одежду, как дикие животные, мы озвучили следующий диалог:
– Пожалуйста, иди в ванную первый.
– Нет! После тебя!
– Нет‑нет‑нет! Я после тебя!
– Ну давай же! Я настаиваю.
– Нет‑нет, даже и слышать не хочу. Давай я найду тебе полотенце для гостей и пару маленьких кусочков мыла в форме морских раковин.
Наконец мы улеглись рядышком, не касаясь друг друга, словно Лорел и Харди на каникулах. Если есть на свете Бог, я хотела бы смиренно просить его (хотя ясно, что я глубоко благодарна Ему за то, что Даниел неожиданно и необъяснимым образом превратился во вполне регулярный персонаж после такого длительного запудривания мозгов) сделать так, чтобы Даниел не ложился вечером в постель в пижаме и в очках для чтения, двадцать пять минут пялился в книгу, а затем выключал свет и отворачивался, – и снова превратить его в обнаженного, полного бешеной страсти сексуального зверя, которого я знала и любила.
Благодарю Тебя, Боже, за внимание к моей смиренной просьбе.

* * *

13 мая, суббота
127 фунтов 8 унций, сигарет – 7, калорий – 1145, билетов моментальной лотереи – 5 (выиграла 2 фунта, так что общий расход – только 3 фунта, оч, хор.), выигрыш в лотерею – 2 фунта, количество правильных номеров – 1 (лучше).
Как я могла набрать всего 8 унций после вчерашней оргии с обжиранием?
Может быть, с едой и весом та же ситуация, как с чесноком и запахом: если съесть сразу несколько головок, запаха не будет совсем, и так же точно огромное количество съеденной пищи не приводит к увеличению веса. Это обнадеживающая теория, но она создает оч. плохую ситуацию в голове. Надо произвести там тщательную чистку. Хотя оно того стоило – я провела великолепный вечер в пьяной феминистской беседе с Шерон и Джуд.
Невероятное количество еды и вина было поглощено потому, что щедрые девочки принесли не только по бутылке вина каждая, но и кое‑что вкусненькое из «М&С». В результате, вдобавок к ужину из трех блюд и двум бутылкам вина (1 шипучее, 1 белое), которые я уже купила в «М&С» (ну, то есть приготовила, промучившись целый день у горячей плиты), мы имели:
1 упаковку хуммуса и пакет мини‑пит;
12 канапе с копченым лососем;
12 мини‑пицц;
1 малиновую Павлову;
1 тирамису (большой);
2 плитки шоколада «Горы Швейцарии». Шерон была в ударе.
– Сволочи! – кричала она уже к 20:35, выливая в себя три четверти стакана Кир‑Роял. – Глупые, самодовольные, высокомерные, лживые, эгоистичные сволочи. Они существуют в тотальной Культуре Собственных Прав. Передай мне ту пиццу, пожалуйста.
Джуд была расстроена, потому что Подлец Ричард, с которым она недавно разругалась, продолжает ей звонить и расставляет разные словесные приманки, предлагая встретиться, чтобы убедиться, что он её все ещё интересует. Но при этом он пытается себя обезопасить, заявляя, что просто хочет остаться «друзьями» (лживая, мошенническая позиция). Наконец, прошлым вечером он предпринял невероятно притворный, снисходительный телефонный звонок и спросил, пойдет ли она с ним на вечеринку к друзьям.
– Что ж, тогда и я не пойду, – заявил он. – Нет. Тебе действительно там бы не понравилось. Понимаешь, я собирался взять с собой… ну, как бы… что‑то вроде подружки. Я имею в виду, ничего особенного. Просто девица, которая настолько глупа, что позволяет мне трахать её вот уже пару недель.
– Что? – взорвалась Шерон, побагровев. – Это самая отвратительная вещь из всех, что когда‑либо были сказаны женщине. Высокомерная сволочь! Да как он смеет позволять себе обращаться с тобой как ему в голову взбредет, прикрывая все это словом «дружба»! Чувствует себя большим умником, пытается расстроить тебя своей новой подружкой‑идиоткой! Если бы он действительно не хотел причинить тебе боль, он бы просто заткнулся и пошел бы себе на свою вечеринку, а не махал бы у тебя перед носом своей дурацкой подружкой!
– Друзья? Ха! Да уж скорее враги! – радостно вставила я, засовывая в рот очередную сигарету и канапе. – Сволочь!
К 23:30 Шерон была абсолютно готова к великолепному пышному монологу:
– Десять лет назад над людьми, которые заботились об окружающей среде, смеялись и называли их бородатыми чудаками в сандалиях, а теперь посмотрите на мощь зеленого движения, – ораторствовала она, залезая пальцами в тирамису и переправляя его прямо себе в рот. – В ближайшие годы то же самое произойдет и с феминизмом. Не будет больше мужчин, которые оставляют семьи и постклимактерических жен ради молодых любовниц. Или заговаривают женщинам зубы, самодовольно рисуясь и делая вид, что все женщины готовы кинуться им на шею. Или занимаются сексом с женщинами без всякого такта и чувства ответственности. Потому что молодые любовницы и жены просто развернутся и скажут, чтобы они проваливали, и мужчины не получат больше никакого секса и никаких женщин, пока не научатся прилично себя вести и не сбивать женщин с толку своим ПАРШИВЫМ, САМОДОВОЛЬНЫМ, ЭГОИСТИЧНЫМ ПОВЕДЕНИЕМ!
– Сволочи! – подхватила Джуд, прихлебывая свое Пино‑Грижо.
– Сволочи, – присоединилась и я с полным ртом малиновой Павловы вперемешку с тирамису.
– Чертовы сволочи! – заключила Джуд, пытаясь прикурить сигарету с фильтра.
И тут прозвенел звонок в дверь.
– Могу поклясться, это Даниел, чертова сволочь, – догадалась я. – Что такое? – крикнула я в домофон.
– Привет, дорогая, – отозвался Даниел своим самым мягким и вежливым тоном. – Прости, пожалуйста, что беспокою тебя. Я звонил раньше и оставил сообщение на автоответчике. Весь вечер просидел на самом скучном совете правления, который ты только можешь себе представить, и мне так захотелось увидеть тебя. Один маленький поцелуй, а потом я уйду, если захочешь. Могу я подняться?
– Фр‑р‑р. Ладно уж, – сердито проворчала я, нажала кнопку и поплелась обратно к столу. – Чертова сволочь.
– Культура Собственных Прав, – Шерон несло. – Жратва, футбол, красивые молоденькие девочки – когда они сами старые и жирные. Думают, женщины существуют только для того, чтобы обеспечивать их всем, на что они имеют их чертово право… Эй, а что, у нас кончилось вино?
Тут на лестнице появился ослепительно улыбающийся Даниел. Он выглядел усталым, но лицо у него было свежее, чисто выбритое; на нем был опрятный костюм. Он держал в руках три набора молочного шоколада.
– Я купил всем по одному, – сказал Даниел, сексуально приподняв одну бровь. – Можете съесть их с кофе. Что ж, не буду мешать. Я купил все, что надо, на выходные.
Он понес восемь пакетов из «Калленз» на кухню и принялся выгружать их содержимое.
В эту минуту зазвонил телефон. Беспокоили из фирмы такси, куда девочки позвонили за полчаса до этого. Они сообщали, что на Лэндброук‑гроув ужасная пробка, а кроме того, все их машины неожиданно сломались и они не смогут подъехать раньше, чем через три часа.
– Вам далеко ехать? – любезно поинтересовался Даниел. – Я отвезу вас домой. Не можете же вы в такое время слоняться по улице и ловить такси.
Девочки забегали кругом в поисках сумочек, глупо улыбаясь Даниелу, а я начала поглощать шоколадки с орехами, пралине, пастилой и карамелью из набора, обуреваемая смешанными чувствами смущения, самодовольства и гордости за своего нового идеального бойфренда, с которым девицы, несомненно, с радостью легли бы в постель, а также злости на обычно противного похотливого пьяницу, который испортил наш феминистский вечер, коварно прикинувшись идеальным мужчиной. Уф‑ф‑ф. Посмотрим теперь, насколько его хватит, думала я, пока ждала его возвращения.
Когда Даниел приехал обратно, он взбежал по лестнице, сгреб меня в объятия и отнес в спальню.
– Вот тебе ещё одна шоколадка за то, что ты такая красотка, даже когда подвыпила, – проворковал он, доставая из кармана завернутое в фольгу шоколадное сердечко.
И потом… М‑м‑м‑м‑м.

* * *

14 мая, воскресенье
19:00. Ненавижу воскресные вечера. Вечер работы на дому. До завтра надо составить каталог для Перпетуи. Вот только сначала позвоню Джуд.
19:05. Не отвечает. Хм‑м‑м. Ладно, приступаю к работе. 19:10. Думаю, стоит позвонить Шерон.
19:45. Шеззер разговаривала со мной раздраженно, потому что только что приехала домой и собиралась позвонить по номеру 1471, чтобы проверить, звонил ли парень, с которым она встречается, пока её не было, – а теперь вместо его номера там будет записан мой.
По‑моему, этот 1471 – гениальное изобретение: ты быстро можешь выяснить номер последнего человека, который тебе звонил. Однако это забавно, ведь когда мы втроем впервые узнали о номере 1471, Шерон заявила, что она решительно против, поскольку компания «Бритиш Телеком» эксплуатирует увлеченных личностей и пользуется распространением эпидемии разорванных связей среди населения Британии. Некоторые люди звонят по этому номеру до двадцати раз в день. С другой стороны, Джуд яростно защищает 1471, хотя все же признает, что если ты только что перестал, или наоборот, начал спать с кем‑то, этот номер может удвоить твою трагедию, когда ты возвращаешься домой: трагедия отсутствия номера, записанного на 1471, добавляется к трагедии отсутствия сообщения на автоответчике или к трагедии записанного на 1471 номера, который оказывается маминым.
Вот в Америке аналог нашего 1471 сообщает все номера, с которых вам звонили с того момента, когда вы в последний раз их проверяли, и сколько раз звонили. Содрогаюсь от ужаса при мысли, что таким образом запросто могло выплыть на свет мое сумасшедшее названивание Даниелу какое‑то время назад. Правда, здесь есть и положительный момент: если перед тем, как звонить, набрать 1471, твой номер не запишется на его телефоне. Хотя Джуд говорит, надо быть осторожным: если ты по кому‑то сходишь с ума, а когда звонишь, он случайно оказывается дома, ты бросаешь трубку и не записывается никакого номера – он может догадаться, что это ты. Надо удостовериться, что Даниел не в курсе всех этих тонкостей.
21:30. Решила сбегать за угол за сигаретами. Уже поднималась по лестнице, когда услышала телефонный звонок. Неожиданно вспомнила, что забыла снова включить автоответчик, когда звонил Том. Рванула вверх, вывалила содержимое сумочки на пол в поисках ключа, бросилась к телефону, и тут он замолчал. Только добралась до туалета – телефон зазвонил снова. Затих, когда я подбежала к нему. И снова начал трезвонить, когда я отошла. Наконец взяла трубку.
– О, привет, дорогая. Знаешь что? Мама.
– Что? – страдальчески отозвалась я.
– Я веду тебя в салон подбирать цвета! И не говори больше «что», пожалуйста, дорогая. «Цвет твоей красоты». Мне до смерти тошно смотреть, как ты ходишь в этих тусклых глинистых серых оттенках. Ты похожа на председателя Мао.
– Мам. Я сейчас не могу говорить. Я жду…
– Прекрати, Бриджит. Не говори глупости, – отрезала она голосом разъяренного Чингисхана. – Мейвис Эндерби всегда так жалко смотрелась в своих темно‑желтых и серо‑зеленых костюмах, а теперь она прошла консультацию, ходит в удивительных, потрясающих розовых и ярко‑зеленых и выглядит на двадцать лет моложе.
– Но я не хочу ходить в потрясающих розовых и ярко‑зеленых, – процедила я сквозь зубы.
– Нет, смотри, дорогая. Мейвис – Зима. И я тоже – Зима, но ты, скорее всего, – Лето, как Юна, и тебе не идут твои пастельные. Ничего нельзя сказать заранее, пока они не намотают тебе полотенце на голову.
– Мам. Я не пойду в «Цвет твоей красоты», – в отчаянии прошипела я.
– Бриджит. Я и слышать не желаю ничего подобного. Только вчера тетя Юна говорила: если бы тогда на Фуршете с Карри из Индейки ты была одета поярче и повеселее, Марк Дарси мог проявить и больше интереса. Никому не хочется иметь подругу, которая ходит так, будто она только что из Освенцима, дорогая.
Я уже собиралась похвастаться, что у меня новый бой‑френд, несмотря на то, что я одеваюсь с ног до головы в тусклое и серое, но перспектива превращения меня и Даниела в горячую тему для дискуссий, порождающих бурный поток народных мудростей, который мама обрушит на меня, охладила мой пыл. В конце концов мне удалось заставить её прекратить разговор о «Цвете твоей красоты», пообещав, что я подумаю об этом.

* * *

17 мая, вторник
128 фунтов (ура!), сигарет – 7 (оч. хор.), порций алкоголя – 6 (оч. хор. – оч. целомудренно).
Даниел все ещё великолепен. Почему все так ошибаются насчет него? У меня в голове полно пьянящих фантазий о совместном житье в одной квартире, о бегании по пляжам с крошечными отпрысками, как в рекламе Кельвина Кляйна, о превращении из глупых Одиночек в обычных Самодовольных Женатиков. Сейчас иду встречаться с Магдой.
23:00. Хм‑м‑м. Наводящий на раздумья ужин с Магдой, которая оч. подавлена из‑за Джереми. Ночь с орущей сигнализацией и скандалом на моей улице оказалась результатом намека Зазнайки Уони – она сообщила, что встретила Джереми в клубе «Харбор» с девушкой, и по описанию та подозрительно походила на ведьму, с которой я видела его несколько недель назад. Тут Магда спросила меня прямо, не видела или не слышала ли я чего‑нибудь такого, и я выложила ей все начистоту про ведьму в костюме из «Уистлз».
Выяснилось следующее. Джереми признал, что позволил себе легкий флирт и был очень привязан к этой девушке. Они не спали вместе, утверждает он. Но Магде вполне достаточно и этого.
– Ты должна пользоваться всеми преимуществами одинокой жизни, пока это возможно, Бридж, – советовала она. – Как только у тебя появляются дети и ты бросаешь работу, ты попадаешь в невероятно уязвимое положение. Я знаю, Джереми считает, что моя жизнь – сплошной праздник. А на самом деле весь день следить за детьми – это же безумно тяжелая работа, и она никогда не прекращается. Когда Джереми вечером приходит домой, ему хочется задрать ноги, выпить кофе и, как я теперь‑то уж понимаю, пофантазировать о девушках в трико из клуба «Харбор».
– Раньше у меня была прекрасная работа. Я не понаслышке знаю, что гораздо увлекательнее ходить на работу, наряжаться, флиртовать в офисе и выходить на веселые ланчи, чем таскаться в чертов супермаркет и забирать Харри из детского сада. Но Джереми всегда напускает на себя такой обиженный вид, будто я какая‑нибудь ужасная легкомысленная леди, помешанная на «Харви Николе», которая развлекается, пока он зарабатывает деньги.
Она такая красивая, Магда. Я смотрела, как она уныло крутит стакан с шампанским, и раздумывала, какой же выход есть у нас, женщин. Со стороны, черт возьми, чужая жизнь всегда кажется лучше твоей. Сколько раз я в отчаянии думала, что мое существование бесполезно, что каждый субботний вечер я напиваюсь в стельку и жалуюсь Джуд или Шеззер, или Тому на свою беспорядочную эмоциональную жизнь, что я еле‑еле свожу концы с концами и надо мной смеются как над одинокой уродиной, – в то время как Магда живет в большом доме, у неё в банках восемь разных сортов пасты, она целыми днями ходит по магазинам. И вот она сидит здесь совершенно разбитая, несчастная, неуверенная в себе и рассказывает, как мне посчастливилось в жизни.
– Да, кстати, – оживилась Магда, – к слову о «Харви Никc», я сегодня купила там чудесную сорочку от Джозефа – красная, две пуговки у шеи с одной стороны, очень мило скроена, 280 фунтов. Боже, как же мне хочется быть как ты, Бридж, иметь возможность завести роман. Или принимать ароматные ванны по два часа в воскресенье утром. Или провести где‑нибудь всю ночь, и никаких вопросов после. Ты, наверное, не захочешь пойти со мной по магазинам завтра утром?
– Э‑э‑э… Ну, мне надо идти на работу, – промямлила я.
– Ах, – вздохнула Магда, на мгновение удивившись. – Понимаешь, – продолжала она, покручивая стакан с шампанским, – как только ты узнаешь, что существует женщина, которую твой муж предпочитает тебе, очень тяжело становится сидеть дома и представлять себе все варианты этого типа женщин, в которых он ещё мог бы влюбиться. Чувствуешь себя совершенно бессильной.
Я подумала о маме.
– Можно вернуть эту силу, – предложила я, – причем без всякой крови. Возвращайся на работу. Заведи любовника. Утри нос Джереми.
– Только не с двумя детьми, которым нет ещё и трех лет, – печально возразила Магда. – Боюсь, я уже застелила себе постель, и теперь мне остается лишь лежать на ней.
О, боже. Как не устает повторять Том замогильным голосом, кладя свою руку на мою и тревожно заглядывая мне в глаза: «Только женщины проливают кровь».

* * *

19 мая, пятница
124, 5 фунта (буквально за одну ночь потеряла 3 фунта 8 унций – должно быть, я употребляла такую пищу, на поедание которой требуется больше калорий, чем она содержит, напр. салат‑латук, который трудно жуется), порций алкоголя – 4 (скромно), сигарет – 21 (плохо), лотерейных билетов – 4 (не оч. хор.).
16:30. В тот самый момент, когда Перпетуя пыхтела мне в спину, потому что боялась задержаться и опоздать на уикенд в Глостершир, в Трехарнз, зазвонил телефон.
– Привет, дорогая! – мама. – Знаешь что? Я нашла для тебя чудесную возможность.
– Что? – сухо переспросила я.
– Тебя будут показывать по телевизору, – выпалила она, а я уронила голову на стол. – Завтра в десять я приеду к тебе со съемочной группой. О, дорогая, ведь правда же, ты взволнована?
– Мама. Если ты приедешь в мою квартиру со съемочной группой, меня там не будет.
– Да, но ты должна, – ледяным тоном отозвалась мама.
– Нет, – отрезала я. Но тут меня начало обуревать любопытство. – Да зачем вообще? Что такое?
– О, дорогая, – промурлыкала мама, – им нужен кто‑нибудь помоложе, чтобы я взяла у него интервью для «Внезапного одиночества»: кто‑нибудь ещё до менопаузы, и Внезапно Одинокий, с кем можно побеседовать, ну понимаешь, дорогая, о страхах перед угрозой бездетности, ну и так далее.
– Я не до менопаузы, мама! – взорвалась я. – И, кроме того, я не Внезапно Одинокая. Я – Внезапно Половина Пары.
– Ах, не говори глупостей, дорогая, – прошипела она. Я услышала, как по офису у меня за спиной пробежал легкий шумок.
– У меня есть бойфренд.
– Кто?
– Не важно, – быстро ответила я, оглядываясь через плечо на Перпетую, которая злобно ухмылялась.
– Ну пожалуйста, дорогая. Я уже сказала им, что нашла кое‑кого.
– Нет.
– Ну пожа‑а‑а‑алуйста! У меня никогда в жизни не было карьеры, а теперь наступила осень моих дней, и мне необходимо сделать что‑то для себя, – продекламировала мама, как будто читала дикторский текст.
– А вдруг кто‑нибудь из знакомых увидит? Да и потом, разве они не заметят, что я твоя дочь?
Последовала пауза. Я неясно слышала, как мама разговаривает с кем‑то. Затем её голос снова зазвучал в трубке:
– Мы могли бы замаскировать тебе лицо.
– Как? Надеть на голову пакет? Большое спасибо.
– Силуэт, дорогая, только силуэт! Ну пожалуйста, Бриджит! Помни, ведь я подарила тебе жизнь. Где бы ты сейчас была, если бы не я? Нигде. Ты была бы просто ничем. Мертвая яйцеклетка. Кусок пустого места, дорогая.
Дело все в том, что я всегда тайно мечтала попасть на телевидение.

* * *

20 мая, суббота
129 фунтов (почему? почему? откуда?), порций алкоголя – 7 (суббота), сигарет – 17 (учитывая, что я решительно себя ограничивала), количество правильных номеров в лотерее – 0 (но меня очень отвлекала съемка).
Через полминуты после того, как съемочная группа появилась в моем доме, они уже успели втоптать в ковер пару бокалов для вина, но меня не сильно беспокоят такие вещи. А вот когда один из них ввалился с криком: «Поберегись!», таща за собой громадный софит, на котором чего только не было понавешано, и проорал: «Тревор, куда, по‑твоему, мне ставить эту скотину?», потерял равновесие, уронил софит на стеклянную дверь кухонного шкафа и опрокинул открытую бутылку рафинированного оливкового масла на мою дорогую кулинарную книгу – вот тогда‑то я и поняла, что наделала.
Прошло три часа, а съемка так и не началась. Они все носились кругом, приговаривая: «Давай‑ка мы тебя немного подвинем сюда, дорогуша». Когда мы наконец приступили к делу (то есть мы с мамой уселись друг перед другом в полутьме), было уже около половины первого.
– Скажите, – задушевно говорила мама понимающим тоном, чего я никогда раньше за ней не замечала, – когда муж оставил вас, возникло ли у вас желание, – она почти перешла на шепот, – покончить с жизнью?
Я недоверчиво уставилась на нее.
– Знаю, вам тяжело вспоминать об этом. Если вы чувствуете, что можете не выдержать, мы могли бы прерваться на минутку, – с надеждой предложила мама.
От злости я не нашлась, что ответить. Какой муж?
– Я хочу сказать, вам, должно быть, ужасно трудно, когда нет никого на горизонте, а время все уходит и уходит, – намекнула мама, толкнув меня ногой под столом.
Я дала ответный пинок, и она подскочила, тихонько взвизгнув.
– Вам, наверное, хочется иметь ребенка, – участливо продолжила мама, предлагая мне носовой платок.
И в этот момент из дальнего угла комнаты раздался взрыв хохота. Еще утром я решила, что лучше всего будет оставить Даниела в спальне, поскольку по субботам он не встает до обеда, и я положила его сигареты рядом с подушкой.
– Если бы у Бриджит и был ребенок, она бы все равно его потеряла, прогоготал он. – Рад познакомиться с вами, миссис Джонс. Бриджит, почему ты не можешь хотя бы в субботу все здесь прибрать – например свою мамочку?

* * *

21 мая, воскресенье
Мама не разговаривает с нами, потому что мы над ней посмеялись и выставили мошенницей перед всей съемочной группой. По крайней мере теперь она, может быть, оставит нас на какое‑то время в покое. Что ж, мне так хочется, чтобы поскорей наступило лето. Так здорово иметь бой‑френда, когда тепло. Мы сможем выбираться в маленькие романтические путешествия. Оч. счастлива.

Продолжение читайте уже завтра ...