Сергей Доренко: «И вот я снова с вами!»

Сергей Доренко, исчезнувший из телеэфира и выпускавший в последнее время авторскую программу на «Эхе Москвы», недавно был назначен главным редактором «Русской службы новостей» (РСН). О своих убеждениях, своей новой должности, о том, каким должно быть современное радио, и о своих взаимоотношениях с властью Сергей Доренко рассказал корреспонденту РБК daily Александру Кленину.

— Какие задачи стоят перед новым главным редактором РСН?

— Задача — стать лучшими в нише новостей. Я хочу создать станцию, чтобы, случись что в стране, все переключились на нашу волну. Пусть они даже считают наши комментарии идиотскими, но чтобы в том случае, когда слушателю были бы нужны новости, он переключился бы на нас. Мы должны завоевать свою нишу. Нас должны слушать люди, принимающие решения и не желающие эмигрировать. Вот если вы не желаете эмигрировать, а также не ждете американской оккупации и связываете свою жизнь и жизнь своих детей с Россией, то должны слушать РСН.

— В эфире РСН вы ведете утреннюю программу «Подъем». Сложно совмещать две должности — творческую и административную?

— Дико сложно. Я встаю в пять утра и, чтобы не проспать, ставлю сразу два будильника. Вы могли бы сказать: «Ну тогда оставь эфир, приезжай из дома к 11.00». Но я понимаю, что радио само по себе — это утро. Даже о газетах узнают из радиоэфира. Поэтому если я не возьмусь за утреннее направление как за основное, то окажется, что я просто не различаю главного и второстепенного. Конечно, мне сейчас нужны сильные замы. Я хочу пригласить очень многих людей. Но не все могут быстро бросить свои места и перейти к нам. И я пока вынужденно связан этим, так как не могу расставить по основным направлениям новых людей для расширения, экспансии, роста компании.

— Почему именно «Русская служба новостей»?

— Ко мне обратился Сергей Кожевников, генеральный директор «Русской медиагруппы». Я с удовольствием рассмотрел его предложение. Так получилось, что я торгуюсь не по своей воле с разными работодателями с мая 2008 года. Я фактически ушел 30 апреля с «Эха Москвы» просто от тоски, безо всякой мысли, что это будет мною использовано для торговли. Уже через два часа мне звонили работодатели. Были очень хорошие предложения в финансовом плане, но не по участию в бизнесе.

— Вы и раньше говорили, что для вас очень важно именно участие в бизнесе.

— Это действительно было определяющим. Я не собираюсь претендовать на голосование акциями. Но настаиваю на системе бонусов, основанной на ряде факторов — росте капитализации, рекламного бюджета. Мне как-то скучновато за зарплату работать. Просто за оклад я мог бы пойти в раскрученную станцию. Здесь я в компании, которая пока далеко не лидер. Но каждый процент роста мне становится лично дорог. Это как взошедшая петрушка на собственном огороде. Не на чужом, на моем. Приятно же. По-кулацки приятно.

— Многие эксперты предрекают традиционным СМИ падение доли аудитории. Каким сегодня должен быть радиоэфир, чтобы интересовать слушателей и рекламодателей?

— Что такое мой мир информации? Я захожу в Интернет или даже беру газету (ведь я могу читать с последней страницы, например). В Интернете я целиком верстаю свой информационный мир так, как мне это удобно. Возможно, это всего лишь иллюзия, ведь для меня выбирает поисковая система в Сети. Но у меня все равно такой объем информации, что возникает иллюзия — выбираю я. И этой иллюзией я дорожу. Когда же я выхожу в линейное во времени СМИ и нет возможности перескочить с одной новости на другую, я испытываю раздражение. Потому что какой-то человек, возможно бездарный, возможно малоинформированный, составил для меня последовательность и ее невозможно прервать. Меня это бесит.

— Так почему вы все-таки слушали бы радио?

— Потому что я стою в пробках — пробки подарили нам слушателей. К тому же если человек, который верстает мир радиопередачи, талантлив и интересен, то мне забавен его способ подачи информации. Представьте себе женщину, которую приглашает на танец бесталанный бездарь. Ей это не нравится. Каждый радиослушатель, по сути, тоже женщина, которую пригласили танцевать. Либо ты ее ведешь так, что у нее кружится голова. Либо это просто скучная «тусня». Все-таки для людей, понимающих, что эфир для вас верстает кто-то другой, очень важен факт энергетического взаимодействия с ведущим. Если суммировать, им нужно видеть самосожжение. Они хотят, что ты сгорел на их глазах, на меньшее они не купят билет. И я делаю самосожжение каждое утро. Если я себя пожалею, они это сразу заметят.

— Вы нередко ругали власть в своей авторской программе. Что изменилось в ваших взаимоотношениях с Кремлем? Можно ли назвать ваше назначение возвращением из оппозиции?

— Я ругаю не власть, не людей, я критикую поступки и идеи, и в этом существенное мое отличие от персонажей русской политики, главное отличие, которое я до сих пор не могу объяснить аудитории. Она мыслит категориями верности ватаге, верности персоналиям. Я не верен никакой ватаге, никаким персоналиям. И сегодня не верен, так же как и год назад. Я верен идеям и поступкам. Мне говорят: «Вот ты был против Путина, а сделался за Путина». Я отвечаю — нет. Я был против сдачи базы «Лурдес» на Кубе, но сделался за отражение грузинской агрессии на Южную Осетию. В 2001 году я придерживался тех же позиций, что и сегодня. В 2003-м я вступил в КПРФ, так я и сейчас член Компартии. Это не я, а они изменили политику.

— Как близко вы восприняли события в Южной Осетии?

— Я всем с болью говорил, что наши предадут осетин, я очень опасался этого. И когда вдруг Россия проявила волю, у меня мурашки по коже побежали от счастья. Я еще продолжал бояться, что вдруг наши развернут войска, но этого не произошло. Вот так же, как в 1999 году, я поддерживал Путина со словами «только не останавливаться». Когда шли бои за Гамиях и Новолакское, я, встречаясь с Путиным, говорил: «Только не останавливаться, я умоляю». И я почувствовал тот же страх 8 августа нынешнего года. И те же слова — «только не останавливаться»! Вперед, уничтожить в пыль военную машину Грузии. Я настроен гораздо радикальнее, чем наши президент и премьер, я уверен, что мы должны бороться с сепаратистами, а режим Саакашвили именно сепаратистский. Мы очень любим Грузию и грузин и должны стремиться к их воссоединению с Россией. Я считаю Грузию вишенкой на торте, и мы должны ее скушать. И мы ее съедим. А если нет, то кто ее должен съесть?

— Что вы думаете об освещении тех событий в СМИ? Почему Россия проиграла информационную войну?

— Мы не могли не проиграть, ведь там все СМИ уже были заряжены. Мы привыкли, что манипулирование общественным мнением на Западе всегда было деликатнее и умнее, чем в России. Но в этот раз у них случился первый глобальный прокол. Был подлог на подлоге. Было даже такое ощущение, что они лгали без вдохновения. Поэтому результат в этой информационной войне был известен заранее. Нам помогла Старая Европа. С американской ложью готова мириться молодая Европа, но не Старая. И американцам пришлось пятиться. Силы Америки уже иссякают. Они умеют прикрывать свои экспансионистские действия риторикой из области великого буржуазного гуманизма. Это по-прежнему работает. Но чем циничнее они оперируют этим аппаратом, тем быстрее они его потеряют.

— Чей международный опыт можно использовать при построении радиостанции? Насколько в России это возможно?

— Безусловно, можно и нужно использовать. Нужно принять такую данность, что радио — это американское искусство. Хоккей на льду — канадский вид спорта, но это не значит, что мы должны играть хуже канадцев. Так же и с радио. Даже все жанры проработаны в Америке. И мы должны это принять, понять и играть лучше.

— Есть какие-то эталоны, которые вам импонируют?

— Нет, я уже давно не делаю жизнь с кого-то. Было время, когда я конкурировал сам с собой. С Доренко, который был знаковым персонажем, мегазвездой. И я пытался понять, равен ли я ему или нет. Но это глупости, если разобраться. Следует просто жить и созидать.

— Сожалеете о том времени? Есть желание опять стать телезвездой?

— Я много об этом думал. Меня все стали убеждать, что я наркоман, что я подсаженный на эфир. Я лишился работы после большого полуторачасового репортажа о подводной лодке «Курск». Но я сделал его очень честно и не жалею ни секунды. После этого ко мне подходили люди и спрашивали: «Правда, ты сильно страдаешь, что потерял камеры, чувство сцены?» Это были даже не вопросы, а утверждения. Я начинал искать в себе эти страдания, которых на самом деле никогда не было. Нужно различать себя сценического и себя в жизни. Это разные персонажи. Не сказал бы, что хочу вернуться на телевидение. Но я хотел бы быть услышанным людьми.

— Одно время вы совсем исчезли из поля зрения.

— После выборов 1996 года я полностью перешел на «Первый» и делал «Время». И тогда я мечтал, что буду умным буратино, что сумею отложить деньги и в 45 лет уйду на пенсию. И уйду не просто так, а с яхтой и буду ходить загорелый, в драных майках и шортах где-то на Карибах. Но все случилось гораздо раньше. Я вынужденно жил на яхте у южных берегов Испании, потому что у меня не было работы. Я ходил вокруг Гибралтара на прекрасном тунцелове. Как ее кидало в небо! Почти 13 м, 11 т водоизмещения. И вдруг это стало так скучно, до волчьего воя. Оказалось, что это ужасно уныло — жить на яхте. Поэтому работать мне кажется гораздо интереснее. И вот я снова с вами.