Дмитрий Широков. Назад в 90-е

После худсоветов и ограничений советского времени свобода, неожиданно нагрянувшая вместе с чудесами технического прогресса, открыла дорогу в шоу-бизнес даже тем, кто не мог раньше и мечтать о музыкальной карьере. Казалось бы, вот шанс для настоящих талантов! Но то, что зазвучало тогда на сцене, часто поражало своим низким качеством. Оказалось, что, как и прежде, талант и профессионализм – не синонимы успеха, музыка в новых условиях – прежде всего бизнес, а деньги могут сыграть решающую роль в продвижении артиста. За буйной порослью «музыкальных проектов» терялись порой и талант, и личность, и харизма. Кто-то смог вырасти из 90-х и остаться на сцене до наших дней. Но сколько проектов-однодневок исчезло, не оставив после себя ни памяти, ни хита, трудно сосчитать.

Так чем же были эти годы для нашей эстрады, как они повлияли на современный шоу-бизнес? Об этом мы поговорили с человеком, чья карьера тоже началась в те годы – только не на сцене, а на радио. Дмитрий Широков уже более 20 лет работает на радио и телевидении – в качестве программного директора, генерального продюсера, главного редактора…

Необходимость оценивать музыку и предугадывать хиты – это его профессия.

– Вы начинали на радио в 90-е годы, но и 80-е отлично помните. Разница в ощущениях, наверное, кардинальная?

– Конечно, ведь 80-е – это еще советская эстрада. Отношение к слову «советский» может быть разным, но та эстрада подразумевала как минимум худсоветы. И это не всегда плохо. Это особая работа с текстом, вообще работа. Тогда же, в 80-е, появилась контркультура, русский рок-н-ролл. Часть этих музыкантов работает до сих пор, просто жанр не развивается.

– Что же произошло в 90-е?

– Бизнес и технический прогресс. Появилось FM-вещание. До этого был так называемый русский FM – УКВ, который не подразумевал стереосигналов. С начала 90-х стали появляться FM-станции, например, «Радио 101», рок-станция, на которой я и начал работать. «Европа плюс» крутила французскую музыку, «Maximum» – американский рок-н-ролл, а частоты продолжали раздавать. И вот когда появилось «Русское радио» – появилась возможность брать непрофессиональных исполнителей и делать с ними проекты. Уже не нужно было получать разрешение на специальную работу. Набрал девочек – назвал их группой «Стрелки», написал им песню – касса открыта, поехали…

– Все дело в техническом прогрессе? А как же вкусы людей, что-то происходило в обществе…

– Конечно, все менялось. Страна поменялась. Но со вкусами… сложно сказать. Попсу как тогда ругали, так и сейчас ругают. Причем сейчас какие-то попсовые вещи из 90-х многие считают уже чуть ли не классикой. Ведь для человека, если он в то время вырос, это воспоминания о времени. При том, что ярких хитов там нет. Ну, сколько можно вспомнить песен из 90-х, которые бы знала и любила вся страна? Не очень много, если честно. Может быть, трек «Божьей коровки» про гранитный камушек… Какие-то треки «Иванушек International». Мы же, по большому счету, в 90-е и 2000-е не получили хитов даже от людей, которые были хитмейкерами в 80-е годы.

– То есть после 90-х в музыкальной культуре мало что осталось?

– Ну, какие-то группы со временем стали качественнее. Если человек одной и той же работой занимается 30 лет, он овладевает профессией. Есть примеры, когда вытаскивали какую-нибудь девочку, и с болью люди смотрели, как она записывается. А глядишь, через три года там уже что-то начинало появляться, она уже и петь могла.

То, что ярких хитов на русском языке в 90-е было мало – возможно, связано и с тем, что в советское время было всего 2-3 телепрограммы, и каждая показанная по ТВ песня становилась хитом. И вдруг появились телеканалы, музыкальные радиостанции, у всех свой формат... Смотрите и слушайте сколько угодно!

– И страна стала потреблять другую музыку?

– Музыка – вещь прикладная. Например, шансон адекватен для звучания в ресторане. Рок – в гаражах и на стадионах. Эстрадная музыка – это такой симбиоз, музыка для широкого потребления. В 80-е эстрадных коллективов, которые могли работать профессионально, было мало. Мы строили социализм – Родина или смерть. И вдруг нам сказали – этого ничего не надо, обогащайтесь. Набивайте желудок, покупайте одежду, покупайте машины, а страна – да бог с ней, со страной… Поэтому и началось то, что началось. Со временем большая часть артистов, в которых перестали вкладывать деньги, просто исчезла. Часть исполнителей, которых поддержали деньгами, вошла в шоу-бизнес. Понятно, как это работает: есть деньги – есть показ.

– Роль денег в «раскрутке» музыкантов стала решающей именно в 90-е?

– Конечно. С помощью музыки стало возможно мощно зарабатывать. Раньше ведь как было? Для того чтобы группа поехала кататься по концертам, нужно получить добро в филармонии, официальное разрешение ездить... Конечно, уже в 80-е были катушечные магнитофоны. Но индустрия звукозаписи в России тогда была странной. «Фирму» вы могли заказать на ленте, за приличные деньги купить студию звукозаписи. Но это было дорого, по карману далеко не всем. И сам магнитофон хороший стоил серьезных денег. А потом вдруг появились магнитофоны кассетные, и все стало проще. Уже можно было записывать кассеты и продавать. Все это началось в середине 80-х, но к 90-м годам просто уже появилась такая мощная индустрия.

– И появилась необходимость угадывать вкусы людей, ситуацию?

– Профессиональные музыканты эту ситуацию и так отлично знают. Просто здесь очень тонкая грань между тем, что музыкант хочет сказать, и тем, что он хочет продать. Есть, допустим, у него хитовая песня, но она ему уже вот здесь вот… Спросите Григория Лепса про «Натали». Сейчас он, правда, к ней относится спокойнее, а вот лет 10 назад это было для него клеймом. Точно так же, как для Сергея Трофимова песня «Я сегодня ночевал с женщиной любимою».

И в 80-е профессионалы прекрасно чувствовали, что людям нравится, о каких-то свершениях пели просто потому, что условия были такие. И люди, сидящие в зале, это понимали: ну, хорошо, послушаем, зато потом они споют нам две песни человеческие...

– А потом желание публики вышло на первый план…

– Не всегда все решали сами музыканты. В основном продюсеры. То есть запускались какие-то истории с мальчиками-девочками посмазливее, написанные тексты, написанная музыка… Вот как это было в 90-е годы. Находили исполнителя в каком-нибудь далеком городе. Приезжал человек, смотрел и говорил: «Ты клевый. Хочешь пять тысяч долларов в месяц?» Тот, конечно, отвечал: «Хочу!» Подписывался жесточайший контракт, и да, он действительно получал эти деньги. Но при этом понимал, что в месяц дает 74 концерта, то есть свои пять тысяч долларов отрабатывает раз сто. Понятно, что в какой-то момент люди пытались взбрыкнуть. Ну и что? Мы все видели, как убирался человек из коллектива, даже если он был единственным там. И другой исполнитель под тем же самым именем продолжал выступать с этими же песнями. Вот это и есть продюсерский продукт, продюсерская музыка.

– Интересно, то, что мы сейчас имеем, это родом из 90-х? Но есть звезды, которые начинали еще в 60-х.

– Что мы имеем сейчас на нашей эстраде? «Огонек» 2017 года, где средний возраст исполнителей – 55 лет. Откуда же еще они могли прийти? Конечно, из 90-х. Что касается звезд из 60-х – к ним давно нет отношения как к музыкальным суперзвездам. Как к тусовщикам, как к персонажам – да.

– К слову, о популярности – как работает «музыкальная химия», почему песня становится хитом? В чем, например, секрет «Лабутенов»?

– Клип «Экспонат» только за первые полтора дня набрал 4,5 миллионов просмотров в YouTube. Ни одной ротации по телеканалам, а просмотров миллионы. Она еще по радио не зазвучала, а ее уже поют. На мой взгляд, у Шнурова совершенно гениальные люди, которые создают видеоконтент, снимают ему кино. Причина популярности «Лабутенов» отчасти в этом, потому что клип интереснее, чем песня. «В Питере – пить» – то же самое, в общем.

Все люди, которые участвовали в создании клипа «Экспонат», остались в плюсе. Девочка, которая его спела, пытается начать сольную карьеру. Девочка, которая сыграла роль в клипе – вообще востребована по полной программе как актриса. Это симбиоз. Вот когда-то говорили, что рок-н-ролл, особенно русский, это симбиоз театра, музыки и текста. Здесь то же самое. Только театр сейчас заменили на кино.

– Получается, успех можно просчитать?

– Сам музыкант, как правило, творит, этим живет. А вот те, кто рядом, и должны успех чувствовать. В 90-е мы столкнулись с ситуацией, что появились артисты, которых пытаются продвигать. И точно так же мы увидели, что есть люди, которых как ни продвигай, ничего не получается. И через 10 лет будет то же самое: продюсерские проекты, попытки сделать кальку с чужого успеха, сняв внешнюю часть, как это происходит. Но без внутренней приманки, которая все и определяет, ничего не получится. Все равно будут треки, которые пробьются сквозь любые лобби, несмотря ни на что. Эти таланты уже рождены, воспитываются. Мы же слышим роскошнейшие голоса участников, например, «Голоса» и «Фабрики».

– А куда же потом эти роскошнейшие голоса деваются?

– Ну, они откатывают тот договор, который у них есть с изготовителями программ, дают определенное количество концертов, а потом им говорят «спасибо». Просто артистов-то, которые выступают, должно быть 10. И они уже есть. Пускай кому-то из них 63, кому-то 50.

Что имеет лауреат «Голоса»? Одну или две песни, с которыми он выступил в проекте, и исполнять их он имеет право только в рамках концертов в поддержку тура «Голоса». И что с этим артистом делать? Его же надо раскручивать!

Понимаете, как бывает. Приходят иногда люди и говорят: «Вот я талантливый жутко, а меня на радио не берут!» Сидишь и думаешь: «Ну да, все неплохо, но ты запишись так, как записываются сейчас. Задействуй те студии, те звуки, те плагины, которые задействуют лидеры рынка. Попробуй их глазами посмотреть на свое произведение. Сделай из него конфетку!».