Алексей Венедиктов: «Журналистское удивление дорогого стоит»

До того, как прийти в журналистику, Алексей Венедиктов 20 лет преподавал историю в школе после окончания пединститута. В 90-м Алексея пригласили корреспондентом в появившуюся радиостанцию «Эхо Москвы». Через восемь лет его выбрали главным редактором. В Уфе Венедиктов успел взять интервью у главы Башкирии, пообщаться со студентами и слушателями «Эха».

«Непрофессионалы имеют право на ошибку»

Алексей Венедиктов постарался добавить оптимизма всем, причастным к журналистике. В частности, он крепко убежден, что профессия журналиста не умерла, но изменилась сама среда, в которой приходится работать.

- Не знаю, в курсе ли вы о медиасраче между Алексеем Навальным и моим журналистом Александром Плющевым. Навальный сказал, что ему больше не нужны журналисты, у него есть видеоканал и там он будет говорить то, что считаю нужным. Понятно, что любой политик, спортсмен, актер мечтает, чтобы между ним и микрофоном не стоял журналист. Ничего нового в этом нет. Но новые технические возможности – это лишь добавление к тому, что уже существует, а не полноценная замена. Это сразу понятно, если сравнить его интервью с Ксенией Собчак и его выступление на собственном видеоканале. Это разные продукты. Значит, существует спрос и на то, и на другое.

По мнению Венедиктова, серьезно качнуло ситуацию появление соцсетей, которые создали из простых людей протожурналистов, конкурирующих с профессионалами.

- Возьмем свежий пример: в Лондоне опять произошла попытка теракта, грузовик въехал в толпу. На месте происшествия оказались прохожие, которые это засняли и выложили в соцсети. После уже профессиональные журналисты это подхватили и стали раскручивать. Но пользователи - люди неподготовленные, они могут напутать и не обратить внимания на важные вещи. Свидетель в соцсетях написал, что из этого грузовика выскочил человек с ножом и начал ранить прохожих. Этого не было. Непрофессионалы имеют право на ошибку, и мы не можем к ним предъявлять претензии. Но надо понимать, что они составляют конкуренцию журналистам по скорости, а не по качеству. Именно за счет качества профессиональные журналисты могут отыгрывать то, что потеряли в скорости.

Но и сами журналисты порой могут подать информацию так, что она не будет соответствовать действительности.

- Недавний пример: российские агентства выдали новость о том, что журналист Fox News Бил О’Рэйли, назвавший Путина убийцей, был уволен с канала. Каждое слово в этом тезисе правда, а в целом – нет, потому что уволен он был за сексуальные домогательства. Поэтому надо было проверять. Еще пример: во Владивостоке глава департамента информации МИД Мария Захарова проводила брифинг и заявила, что Польша удовлетворена расследованием крушения самолета польского президента Качинского. На самом деле она заявила, что Польша удовлетворена тем, как были переданы тела, но наши коллеги написали это иначе, а остальные - растиражировали. Мы были вынуждены позвонить в польское посольство, следственный комитет и выяснить, что новость неточная, неправильная, интерпретирующая. Если вы занимаетесь внешней политикой как журналисты, то точно удивились бы такой информации.

«Бумажные версии СМИ не умирают – умирает «бумага»

Венедиктов подчеркнул, что вот это удивление профессионального журналиста – очень важно и порой может стоить очень дорого. С этим порой очень тесно связана журналистская объективность, которая формируется из субъективных факторов. В качестве примера Венедиктов рассказал о том, как развивались события во время захвата заложников в Беслане.

- Падает новость: захвачена школа №1 в Беслане, захвачено 334 заложника. Я, бывший школьный учитель, понимаю, что этого не может быть. А все уже передают эту информацию, есть ссылка на правительство Северной Осетии. Звоню в министерство образования, запрашиваю наполняемость этой школы в Беслане. Мне говорят: 886. Как тогда может быть 334? Хорошо, поймали их всех на линейке, ну 100 человек убежало, ну 100 не приехало. Я звоню Громову, который тогда был пресс-секретарем Путина, говорю: «Не может быть там столько заложников, там больше тысячи. Вы сейчас будете принимать решение о штурме, вы должны знать, сколько там человек. Одно дело – 300, другое – 1000. Жертвы будут другие!». Мы начинаем давать по радио, что официально – 334 заложника, по нашим расчетам - больше 1000. Как вы знаете, их было 1100. Но самое важное, что Громов передал, Путин услышал – штурма в первый день не было. И это является чуть ли не самой большой гордостью нашей радиостанции.

По словам Венедиктова, первые данные о численности заложников были получены совершенно объективно. Министерство Северной Осетии за час собрало заявления с родителей, у которых дети учатся в этой школе – получилось 334. Остальных не было дома, другие не знали.

- Моя претензия не к ним, а к журналистам, которые там были. Там ведь шел митинг матерей, которые держали плакаты, на которых было написано: «Нас там больше тысячи». Хорошо, не в эфир, но главному реактору - передай. Журналисты говорят, что передавали официальные данные. Вот оно! А проверить? А где работа журналиста? Вот цена ошибки непроверенной информации. При этом, по сути, они не совершили профессиональной ошибки. Тут очень важно быть интуитивистом, этого никакими технологиями не добьешься. Бывают косяки похлеще. Недавние взрывы в московском метро. Главные редакторы встречаются с директором ФСБ Бортниковым. Он говорит: «Вы все передали про третий взрыв (все, кроме «Эха» - мы просто не успели, а потом поняли, что надо подтвердить). Я послал треть своих сил туда, куда вы объявили. Вы оттянули мои силы от тех реальных взрывов». Потом выяснилось, что это были «Лайф Ньюс», которые слушали на служебных частотах МЧС и вроде услышали, что произошел третий взрыв. Вместо того, чтобы проверить, они это выставили, а все остальные это опубликовали.

Возвращаясь к разговору о будущем журналистики, Венедиктов уточнил, что бумажные версии СМИ не умирают – умирает «бумага», издававшаяся в начале XXI века. И если правильно работать на рынке, то «бумага» будет расти.

- Три года назад создатель Amazon купил газету The Washington Post – старую, умирающую, вонючую газету. Что он там сделал – трудно сказать, но с позапрошлого года подписка бумажной версии начала расти. New York Times – тоже подписка начала в этом году расти. Еще один пример – сам попробовал в прошлом году выпускать исторический журнал «Дилетант» на свои деньги – как говорит мой сын, это минус пять чизбургеров каждый день. Вот хочу придуриваться, у меня есть деньги. Полтора года назад продаваемый тираж – 12 тысяч, сейчас – 57 тысяч.

«Соцсети – это иная среда, от которой невозможно спрятаться»

Но при всем этом оптимизме не стоит списывать со счетов social media – ту самую среду, которая возникла совсем недавно и развивается очень быстро.

- Соцсети – это совсем иная среда с новыми правилами поведения, от которой невозможно спрятаться. В этом смысле показателен случай с директором ФБР Джеймсом Коми. Еще до его отставки, но уже при Трампе к нему на одном приеме подошел журналист и они по какому-то поводу заспорили. Журналист спросил, зачем Коми учит его, как вести работу в соцсетях, ведь у него нет ни одного аккаунта? И Коми брякнул, что у него есть аккаунт, но ведет он его под другим именем. Журналистам потребовалось две недели, чтобы найти этот аккаунт и вскрыть его. А история простая: директор ФБР для общения со своей семьей и друзьями в «Инстаграме» создал аккаунт под фамилией человека из Германии, который умер в 1961 году. Журналисты собрали аккаунты дружка его дочери, наложили геолокацию, друзей, всю семью Коми и нашли единственный неизвестный аккаунт. Я запросился к нему в друзья, не пускает - уже месяц. Как мне рассказали, после этой истории в аккаунте появилась гифка, где он аплодирует – молодцы, нашли.

Венедиктов поделился размышлениями о том, куда и почему уходят журналисты из профессии. По его словам, зачастую это связано с испугом: люди попросту не находят себя в новом мире и в его новых условиях, боятся, что их профессия закончилась.

- Не так давно мой сын захотел стать машинистом метро, я его отправил в колледж метро, ему все показали, все понравилось. Но ему сказали, что через пять лет этой профессии не будет - роботы будут водить, уже водят. Он сказал: «Да? Тогда я передумал». Это та же самая история. Кроме того, тех, кто работает в политической или околополитической журналистике, начинает тошнить, потому что атмосфера там достаточно мракобесная и удушающая. Пришла ко мне девочка, которая работала у меня 10 лет, попросила отпустить ее на год. Спрашиваю, чем будет заниматься. Говорит, малой авиацией. «Э-э, ну, ладно, пусть» - сказал я.

Комментируя ситуацию с покупкой РБК Григорием Березкиным, Венедиктов отметил, что общий тренд реакций – негативный, поскольку ситуация осложняется и закручивается в преддверии выборов.

- Мы видим радикализацию протеста и радикализацию ответа на этот протест. Еще в 2011 году, когда нынешний министр внутренних дел Владимир Колокольцев был начальником ГУВД, было подписано письмо, что журналисты на митингах работают безбоязненно. Главное - иметь бирку на себе. Потому что журналист так же послан главным редактором на событие, как полицейский послан начальником ГУВД, он там на работе. По последним событиям мы видим, что эти бирки уже никого не волнуют.

«Владимир Владимирович пойдет на выборы и выиграет»

При этом Венедиктов поделился прогнозом на грядущие выборы президента России – и этим никого не удивил.

- Мне кажется – если этого не случится, вы можете мне напомнить, какой я плохой аналитик – что Владимир Владимирович пойдет и выиграет. Вся интрига выборов заключается в том, будут ли допущены все возможные участники, которые имеют поддержку – Навальный, в первую очередь. Что касается подсчетов, то давайте не будем хитрить. Я возглавлял штаб наблюдения на выборах в Москве в 2013 году. Уверяю, все было посчитано до бюллетеня. По просьбе коммунистов мы вскрыли электронные голосовальные урны - как сейчас помню, 96 187 бюллетеней. Расхождения - на один бюллетень. Навальный честно собрал больше четверти голосов. Собянин честно собрал половину голосов. Так проголосовали люди. Если политик не может мобилизовать свой электорат, привезти протестный электорат на выборы, то грош ему цена. И надо признать, что большинство избирателей на вчерашний день – не скажу за завтрашний – поддерживают внешнюю политику нынешнего руководства, не обращая внимания на внутреннюю.

На встрече с уфимцами Венедиктов прокомментировал, что он думает о последнем высказывании Владимира Соловьева, которое добавило экспрессии и без того насыщенному событиями 12 июня.

- Нет, мы не приглашали его на передачу. Тут та же история, что и с Михаилом Веллером: сначала он должен извиниться перед «Эхом Москвы», которое он разными словами называл. Что я думаю по поводу Владимира Соловьева? Что он мразь.

Одной из наиболее частотных тем во время встреч Венедиктова с уфимцами стала история Тамерлана Миннемухаметова – студента Уфимского училища искусств, волонтера штаба Навального, которого пытались отчислить из УИИ за «неуспеваемость», то есть за оппозиционные политические взгляды. Вопрос о судьбе Тамерлана был задан Венедиктовым во время интервью с Рустэмом Хамитовым. Глава республики обещал взять этот вопрос под свой контроль, добавив, что «Ребята должны учиться. Не надо никого выгонять».

При этом Венедиктов не знает, что делать с тем, что журналисты публично демонстрируют свою гражданскую позицию.

- Два года назад «Эхо Москвы» чуть не закрыли за личный твит Александра Плющева, который позлорадствовал по поводу смерти сына главы администрации президента Сергея Иванова. Я не дал его уволить. А что я мог сделать? Это его личное пространство. Ограничения здесь не работают. Я напишу запрет, а он будет писать под другим ником, и все будут знать, что это он. Мы создали комиссию по формированию правил поведения сотрудников «Эха Москвы» в соцсетях, они есть на нашем сайте. Все говорили, что я сошел с ума. Но в итоге получилось 11 ограничений, за каждое из которых мы голосовали на собрании журналистов. Они их приняли, а я их в устав не ввел до сих пор, хотя сам продавливал. Мне было важно, чтобы люди понимали, что своим поведением они ставят репутацию радиостанции под угрозу. Поэтому там каждое ограничение даже начиналось так: «Журналист понимает, что…» Поэтому когда я говорю своим журналистам, чтобы они свою гражданскую позицию засунули в одно место, они его туда засовывают, а из другого вынимают. И я выгляжу клоуном.

«Как я стал главным редактором, не хожу на выборы»

Поделился Венедиктов своим пониманием работы пресс-секретарей, со многими из которых он дружит и воюет.

- У пресс-секретаря всегда два интерфейса. Он представляет своего сюзерена и представляет медиа своему сюзерену. В истории России есть несколько пресс-секретарей федеральных органов власти, которые реально влияли на медийную картину. Был такой секретарь Конституционного суда Анна Малышева. В 1993 году, когда вся пресса ненавидела председателя Конституционного суда товарища Зорькина, Анна Малышева делала все, чтобы продать нам белого начальника, и делала все, чтобы нас продать черному Зорькину. Она нас приводила за руку, открывала ногой двери к нему и говорила, что вот сейчас надо дать интервью. Нам после этого было трудно наезжать на Конституционный суд, потому что мы имели такой доступ через пресс-секретаря. Сегодня есть Дмитрий Песков, который очень охотно общается с прессой - и публично, и непублично. У нас у всех есть его мобильный, телеграм. Если нужно быстро проверить информацию, можно написать ему в мессенджер. Он не стесняется какому-то журналисту быстро ответить. То есть он понимает, что не только защищает своего сюзерена, он его продает медиа, общественному мнению. В этом смысле пресс-секретарь должен быть опытным коммуникатором. Не имеет значения его образование – это может быть и журналист, и машинист паровоза, - важно умение разговаривать с людьми, умение убеждать, встречаться, много пить, коммуницировать.

Говоря о митингах, Венедиктов напомнил свое обязательное антиконституционное требование к журналистам «Эха»: не состоять в какой-либо партии. К такому человеку не будет доверия, и это отношение повлияет на репутацию радиостанции.

- В 2012 году Владимир Путин предложил мне быть его доверенным лицом на выборах. Я отказался. С 1998 года, как я стал главным редактором, не хожу на выборы вообще. Как я могу стать доверенным лицом, если я не хожу на выборы? Когда в 2013 году была предвыборная кампания Собянина, Навального и других за пост мэра Москвы, я в фонд каждого кандидата отправил по 1000 рублей и сделал это новостью для радио. Когда мои сотрудники стали топить за Навального, я взял на два месяца Доренко, который топил за Собянина. Уравновесил эфир. И потом, когда пришли отчеты, сколько поминутно хорошего и плохого было сказано о Навальном и Собянине, оказалось, что разрыв у них всего в два процента. Я теперь хожу и этим графиком всем подтираю – кому носы, кому задницы. Что, «Эхо Москвы» - оппозиционная радиостанция? Оппозиция кого? А?