«Не Левитан, а кто-то другой»: как Илья Прудовский стал легендарным диктором

Знаменитый диктор Илья Прудовский, заслуженный артист РФ, многолетний преподаватель вузов и школ телевидения и радио, отметил юбилей — 80 лет. «Вечерка» поздравила мэтра.

Так уж выпало на профессиональную и человеческую судьбу одного человека, что именно из его уст огромная страна узнавала о ключевых, переломных моментах своего пути за последние десятилетия. Так, сложный эпизод новейшей истории с вводом советских войск в Чехословакию, смерть Брежнева, драматичные перипетии 1991 года впервые прозвучали для наших соотечественников, будучи исполненными диктором Прудовским.

А радиокарьера его началась еще в 1957 году, причем в ту пору вчерашний московский школьник Илья формально «приписал» себя к совсем другому ведомству, поступив в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта (ныне РУТ — Российский университет транспорта). Но там была отличная, по словам Прудовского, для «непрофильного» вуза радиоредакция. И институтской газетой «Инженер транспорта» руководил Георгий Львович Гордин, очень известный в то время журналист, возглавивший позже корреспондентскую сеть Всесоюзного радио.

Почему железнодорожный вуз?.. По признанию Прудовского, он поступил туда не без влияния родителей, которые считали, что мальчику нужно получить серьезное образование и основательную профессию. Но крутой поворот в карьере осчастливил 27-летнего инженера: его принимают в штат Всесоюзного радио диктором, причем достаточно скоро доверив ему важнейшие новости и качественную публицистику. Одним из первых таких ответственных выходов в эфир стало сообщение ТАСС о вводе советских войск в Чехословакию в августе 1968 года. Первое чувство, которое молодой диктор испытал тогда, еще не обладая всей полнотой информации о происходящем, было чувство страха.

— Страха из-за того, что вот так, совершенно спонтанно, может развязаться война в центре Европы, — поясняет он. — И, может, еще страшнее от осознания того, что возникающие проблемы с братской страной мы решаем танками.

— А как вас приняли на радио? — интересуюсь у него. — Не помните, какое произведение вы читали на отборе?

— Отлично помню. Мы должны были показать три типа работы: чтение новостей (их образцы, 4–5 коротких сообщений, нам давали члены отборочной комиссии), отрывок из художественной прозы и стихотворение. Текст прозы нужно было найти самому — в процессе предварительной домашней подготовки. Кстати, конкурс был приличный — до 80 человек на место. Я, честно говоря, не был уверен, что вообще попаду… Почему? Среди моих конкурентов было много актеров. А они позиционировали себя с невероятной помпой. Поэтому я пошел на маленькую хитрость — попытался сделать так, чтобы для жюри стало важно не как я читаю, а что.

Как раз в то время в Китае происходила культурная революция, и у писателя Власа Дорошевича, которого никто не читает в наше время, я отыскал «Сказку о великом Богдыхане». Параллели, может, были уже не столь очевидные, но тем не менее проглядывались в этом произведении вполне отчетливо. Из поэзии также взял то, что, по моим расчетам, обеспечивало гарантированное прохождение — поэта Леонида Мартынова. Читающая публика знала его не очень хорошо, хотя он был удостоен при жизни Госпремии СССР. …

Когда Прудовский увидел, как за стеклом перешептываются члены комиссии, то сразу понял, что победил. А в комиссии находились, в частности, великие дикторы — Юрий Левитан и Ольга Высоцкая.

Вечером 10 ноября 1982 года, когда о случившемся утром знали только очень немногие, взамен стоявшего в сетке вещания традиционного ко Дню милиции большого праздничного концерта вдруг включился, как подчеркивает мой собеседник, «резерв № 1». Так на профессиональном сленге называлась минорная классическая музыка. Еще накануне ночью Прудовскому позвонили из программной дирекции радио. И настоятельно попросили не уходить домой, сделав акцент, что ожидаются срочные материалы.

В 10 утра Прудовский впервые прочитал извещение. Имелось в виду извещение ЦК КПСС, президиума Верховного Совета и Совета министров СССР о смерти Брежнева.

После выхода в эфир диктору позвонил председатель Гостелерадио Сергей Лапин. Сделав ошибку в фамилии («Пруцкий»), всесильный на тогдашнем радио и ТВ начальник сделал краткое замечание: «Мало скорби». Уже когда Прудовский зачитывал сообщение повторно, диктор Вадим Панфилов поинтересовался: «Ефимыч, а ты что так рыдал-то?..» «Лапин приказал», — ничего не осталось ответить коллеге.

— Если серьезно, — комментирует сейчас ту оценку Прудовский, — то я много позже понял, что Лапин был прав. Спустя 35 лет я нашел ту историческую запись в интернете, прослушал ее и оценил так: технически было выполнено безукоризненно. Но я не услышал в собственном прочтении должного понимания того, что умер человек, которого все знают.

Понятно, материалы такого рода однозначно должен был читать Левитан. Но… Была ли случайной замена в столь показательно ответственном задании главного диктора страны с военной биографией? Ответ на этот вопрос кроется в поручении, данном Лапиным легендарной на радио главе программной дирекции Александре Денисовне Беда: сообщать незаурядную новость должен будет «не Левитан, а кто-то другой». Очевидно, что Лапин не мог самостоятельно принять такого решения. Поэтому неудивительно, что, кроме новоизбранного генсека Юрия Андропова, подобную директиву вряд ли кто мог дать.

Аргументы, которые доходили потом до Прудовского и всего дикторского отела, касались психологического стереотипа: голос Левитана ассоциировался с прежними радостями и горестями (войной, смертью Сталина, запуском спутника, полетом Гагарина). А теперь для страны наставал новый исторический период. И возвестить о его начале было бы логичнее человеку другого поколения.

— Была еще одна, куда более приятная встреча с Лапиным, — вспоминает Илья Ефимович, — после которой, наверное, все женщины на советском радио были мне благодарны. Дело в том, что существовал запрет представительницам прекрасного пола являться на Центральное телевидение и радио в брюках.

Продолжало действовать драконовское распоряжение Николая Месяцева, предшественника Лапина, категорически запрещавшее дамам появляться на работе «в легкомысленном виде». На Лапина же само упоминание фамилии Месяцева действовало как на быка красная тряпка.

— И мы, молодые дикторы, — говорит Прудовский, — сумели попасть на прием к Лапину, официально по вопросу повышения зарплаты. Он нас внимательно выслушал и, уже когда мы стояли в дверях, спросил, нет ли у нас еще каких-нибудь просьб и пожеланий. И тогда я «обозначил проблему», упомянув, что женщины, возможно, стесняются об этом сказать. «Какой еще приказ Месяцева!» — чуть ли не вскочил Лапин. — И тут же берет телефон и изрекает приказным тоном: «С этого момента женщин к нам на работу — хоть в брюках, хоть в чем, хоть без всего!..»

Постановления ГКЧП 19 августа 1991 года также впервые прозвучали из уст Прудовского: он вещал на систему «Орбита», которая транслировалась на восточные регионы, получающие информацию, как известно, раньше европейской части страны. Как-то, уже в начале нулевых годов, будучи приглашенным на одну либеральную радиостанцию, Прудовский на вопрос-упрек ведущей «как же вы согласились читать документы путчистов?» ответил, что он выполнял свои служебные обязанности. И если бы не он и не его работа, то никто бы и не узнал — ни о позиции Комитета по чрезвычайному положению, ни о его оппонентах.

В общей сложности, на счету у Прудовского около 1,5 тысячи текстов, записанных на DVD или MP-3, а еще ранее — на магнитную ленту. Жанрово-исторический диапазон, оживающий в его речи, поражает: здесь и тысячелетняя мудрость Библии, и «Риторика» Аристотеля, и скепсис философов О. Шпенглера и Б. Рассела. Как радиоактер он исполнил роль властного главы Синедриона в программе Международного центра религиозных программ и Оноре де Бальзака в дубляже французского фильма «Большая любовь Бальзака».

Кстати, Левитан, будучи невероятно загруженным в 70-е годы на восстановлении утраченных уникальных записей 1941–1945 годов, рекомендовал именно Прудовского на звуковую реконструкцию военных сводок Информбюро.

— И я, — свидетельствует Прудовский, — стилизовал его всем известную манеру чтения. Но когда Левитан умер, я отказался в дальнейшем где-либо читать «под Левитана». Я посчитал это для себя неэтичным. Исключение сделал лишь для режиссера Всеволода Шиловского, который в 1984 году ставил во МХАТе спектакль «Волоколамское шоссе» по повести Александра Бека.

Без курьезов в такой серьезной профессии нельзя. Илья Ефимович сейчас с улыбкой вспоминает, как однажды во время чтения передовицы газеты «Правда» ему приходилось чередовать выражения «ленинская национальная политика» и «ленинская партия». И вдруг с языка сорвалось: «Ленинская национальная партия!» За оговорку с радио не уволили, но наказали — «сослали» на долгое время в ночной эфир. Ему пришлось вести глубоко за полночь программу, которая транслировалась на длинных волнах для моряков и рыбаков Северного бассейна, — ее радийщики на профессиональном жаргоне называли «Мороженая рыба».

— «Мороженая рыба», — уточняет Прудовский, — выходила в 3:30 ночи и походила на шифровку, например: «В апреле БМТ-24–12 (большой морозильный траулер) выловил 53 тысячи тонн рыбы; БМТ-12–21 выловил 62 тысячи тонн рыбы…». И со мной на этой передаче произошла трагедия — я заснул. Но в то же время продолжал читать эти цифры и аббревиатуры, невзирая на сонное состояние. Я перепутал листы, которые уже прочел, с теми, которые еще предстоит озвучить в эфире. И свободно брал для воспроизведения и из этой стопки, и из другой. Ввиду однообразия перечисления морозильных траулеров никто из начальства это мое «преступление» не заметил. Хотя мои коллеги, конечно, знали об этом. Но при этом «куда надо» не сообщали.

По словам мэтра, в среде уважающих себя дикторов считалось постыдным прятать свои интересные оговорки. Впрочем, добавлю от себя, как и преследовать за них.