Приключения Семена Айзенштейна. Как создавалась индустрия радио в России

В 1908 году молодой инженер Семен Айзенштейн основывает собственную компанию по производству станций радиопередачи. А уже к 1914 году она строит более половины станций в России — несмотря на наличие полутора десятков конкурентов. О том, какую роль сыграли станции Айзенштейна в Первой мировой и что случилось с ним и его компанией после 1917 года, рассказывает автор канала «история экономики» Александр Иванов.

Во второй половине XIX века будущее человечества самые дальновидные из футурологов связывали с электричеством — так же, как сегодня его связывают с интернетом. Электричество еще не было приручено человеком, но уже было ясно, что это вот-вот произойдет — и откроется новый дивный мир счастья и достатка.

Социалисты, рассуждая об электричестве, делали выводы, что отныне эксплуатация человека человеком станет затруднительна, разрыв в качестве жизни резко сократится, — словом, говорили они, человечество получит инструмент, с помощью которого утвердятся равенство и комфорт.

Сейчас мы знаем, что кое-что из их пророчеств сбылось, а что-то осталось мечтой, но киевскому гимназисту Семену Айзенштейну это было из 1890-х годов не разглядеть: социалистов он читал и находил в их рассуждениях много здравого смысла, а еще он просто любил электричество. Киевский университет, который он окончил, не мог дать ему в этой области достаточных знаний, хотя по его окончании в 1901 году он устроил демонстрацию радиосвязи, используя приемник и передатчик собственной конструкции, чем восхитил генерал-губернатора Владимира Сухомлинова (он осчастливил своим визитом это мероприятие из уважения к отцу Семена, купцу первой гильдии и заметной фигуре в городе), который с ходу предложил свою помощь в получении патента и организации производства этих заманчивых приборов, полагая, что они могут сильно пригодиться и армии, и полиции.

Однако сам Айзенштейн чувствовал, что знаний ему не хватает, заманчивое предложение самого генерал-губернатора он всё же отклонил и поехал туда, куда ездил в те годы учиться весь мир, — в Германию. Вернется обратно он в 1905-м — семья его отца живет уже в столице, туда и приезжает Семен.

Позже напишут, что он знакомится с Александром Поповым — подтверждения их встрече нет, не факт, что они могли знать друг о друге прежде, а с другой стороны, образованных и увлеченных радио людей было не так уж много, счет шел на десятки, поэтому — почему бы им было не встретиться?

Правда, модные сейчас рассуждения о том, что Александр Степанович, в гроб сходя (он умрет в 1906-м), благословил Семена Моисеевича, выглядят диковато. Икону из Попова, человека чрезвычайно скромного, начнут делать много лет спустя, первые попытки поднять его на пьедестал и доказывать (недоказуемое) его первенство в области радио начнутся только в 1909 году, на волне «обиды» за то, что Маркони получит Нобелевку. Но в те годы сам Айзенштейн ищет иных знакомств, добиваясь финансирования своей работы через Генеральный штаб, — слова Сухомлинова о том, что армия крайне нуждается в такой связи, он помнит.

Заказы военного ведомства, которые передают Айзенштейну осторожно и штучно, пока еще не понимая важность и перспективы оперативной связи, дают возможность организовать небольшую лабораторию, где он делает аппаратуру.

Первый большой заказ — организация «беспроволочной линии связи» между Жмеринкой, Киевом и Одессой — тот самый счастливый кейс, о котором мечтает каждый новатор: всё работает прекрасно, в чем дают убедиться журналистам. Это настоящая сенсация, газеты пишут про «будущее наступило» и «мир больше никогда не будет прежним».

Впрочем, сложно сказать, получилось бы из всего этого сделать большой бизнес, если бы начальником Генерального штаба, а потом и военным министром не стал старый знакомый Айзенштейна Сухомлинов, большой поклонник радио. После этого назначения заказов стало столько, что Айзенштейну потребовалось радикально масштабировать свое производство. Первый из инвесторов давно уже был рядом, интересовался делами и не раз предлагал свою помощь и участие — у этого человека явно был нюх на деньги.

Инвестором этим был народоволец по кличке Титыч, в миру Юрий Макарович Тищенко. Человеком он оказался активным: после отбытия ссылки в Туркестане, в 1886 году, поселился в Баку, где делались тогда сумасшедшие деньги, там он и революционную деятельность продолжил, и капитал нажил. Организационных талантов ему явно было не занимать: он довольно быстро находит себе место в союзе нефтепромышленников. Не известно точно, как именно, но стал Титыч партнером миллионщика Павла Гукасова во вновь созданном акционерном обществе по добыче и переработке нефти, и своих миллионов, которыми он щедро делился с революционерами самых радикальных взглядов, у него теперь хватало.

Правда, с миллионами у щедрого Тищенко вышла заковыка: жертвовал он революционерам, которые в порыве ненависти к буржуям сожгли больше половины Баку (была такая очень популярная форма шантажа в отношении местных нефтепромышленников: или делаешь так, как тебе говорит стачком, мулла, армянская или татарская — слова «азербайджанская» еще не было — мафия либо гастролирующий гангстер, или сожжем твои вышки и нефтехранилища).

Эти события, вошедшие в историю как бакинские пожары, низвели российскую нефтяную отрасль до третьестепенного уровня. А ведь перед революцией 1905 года казалось, что каспийская нефть вот-вот одолеет американскую Standard Oil, но после пожаров дело заглохло — и больше на уровень добычи 1904 года отрасль не вернется никогда.

Тищенко это чувствовал и, обладая предпринимательским нюхом, искал другие способы преумножения капиталов. Его собственная любовь к электричеству и связи в либерально настроенной среде, к которой, несомненно, относился и читавший социалистов Айзенштейн, сблизили этих двух непохожих людей.

В 1908 году на средства Тищенко учреждается «Общество беспроволочных телеграфов и телефонов системы С. М. Айзенштейна». Тищенко внес довольно большие средства (которых хватило даже на строительство специального здания для нового предприятия), кроме того, небольшую часть акций получил его друг, благодетель и классовый враг Гукасов, Айзенштейн же внес деньги и свои патенты. Кстати, права владеть недвижимостью в столице иудей Айзенштейн был лишен, но на его компаньонов это не распространялось. Несколько за кадром из всех доброхотов Айзенштейна оказывался Сухомлинов, тем не менее его участие в делах знакомого ему еще по Киеву таланта чувствуется: в 1910 году решением Совета министров акционерному обществу присваивается наименование «Русское» (отныне его все называют РОБТиТ — может, по нынешним временам звучит и коряво, а тогда вполне себе отлично). Это не так уж просто, это знак благоволения свыше: акционерные общества тогда утверждались не менее чем профильным министерством, а чаще Советом министров, потому что создание акционерного общества по тем временам — это вовсе не вольное намерение, а привилегия.

Впрочем, участие Сухомлинова в делах общества стало важным с самого начала: регистрировать компанию, в которой компаньонами состояли иудей, неблагонадежный народоволец и спонсор армянских дашнаков, долго не решались, и только воля тогдашнего начальника Генерального штаба решила эту проблему.

Айзенштейн к тому моменту уже знаком с Маркони, у них устанавливаются замечательные деловые отношения, вплоть до обмена патентами. Растет объем военных заказов, и новое акционерное общество справляется с ними безукоризненно, но Айзенштейн прекрасно понимает, что в портфеле заказов нужен баланс, и активно рекрутирует новых пользователей, в частности, через журнал «Вестник телеграфии без проводов», тираж которого на пике составляет 9 тысяч экземпляров — цифра для страны, где грамотность, мягко говоря, не всеобщая, а техническое образование в диковинку, — фантастическая.

Своего Айзенштейн добивается — его заказчики теперь и почтовое ведомство, и, благодаря связям Тищенко, нефтяники, и судовладельцы, и банкиры. При этом дело не ограничивается выпуском приемников и передатчиков: вскоре РОБТиТ начинает эксперименты по выпуску радиоламп, а позже и электромоторов. Благо у Айзенштейна нюх на таланты: у него работает Николай Папалекси, будущий академик и отец советской радиофизики, Рафаил Львович, который станет главным «мотором» в продвижении и популяризации радио в СССР, Исаак Шейнберг, будущий главный инженер лондонского подразделения Маркони. Айзенштейн занимается строительством радиостанций Севера, строит коммерческие станции (к началу войны больше половины всех радиостанций в стране построено им) и занимается разработкой связи для военных. Впрочем, дело даже не количестве построенных станций, а в том, что он строит самые мощные: на Ходынском поле в Москве, Царскосельскую и приемную станцию в Твери. Во время войны благодаря им Россия будет иметь постоянную линию связи с союзниками, со столицами стран — участниц Антанты.

С коммерческий точки зрения дела идут прекрасно: оборот компании к началу войны увеличивается по сравнению с 1910 годом в 25 раз. Чему председатель совета директоров Тищенко, кстати, очень рад: нюх снова его не подвел.

Компания настолько успешна, что сам великий Маркони, к тому времени уже абсолютная звезда в области радио, можно сказать, прорывается в состав акционеров (что стоило ему дорого — Тищенко был крепким орешком!) и получает 20% акций.

Заметим, что все достижения РОБТиТ случились вовсе не в безвоздушном пространстве, радио уже тогда было совсем не «голубым океаном», как могло бы показаться с высоты веков. Успехи стали следствием жестокой конкуренции с Кронштадтской радиомастерской, госкомпанией, первой появившейся на рынке, которую основали еще «под Попова», Siemens & Halske, создавшими «отделение беспроволочной телеграфии по системе профессора Попова», а еще были «Дюфлон и Константинович», Выборгский радиозавод военного ведомства и около десятка небольших, размером с мастерскую или лабораторию, предприятий.

Война приносит РОБТиТу новые заказы — завод в Петербурге, где до войны работало пятьсот человек, вырос почти в полтора раза и работает в три смены. Более того, бросивший все дела и бизнесы Маркони, который с самого начала войны вернулся в Италию (этот миллионер и нобелевский лауреат, можно сказать, демонстративно и напоказ провел там все военные годы в скромном чине лейтенанта связи), передает Айзенштейну в управление свой филиал в России — дел хватает, вот только заканчивается это, как мы знаем, революцией.

Айзенштейну, в отличие от Тищенко, произошедшее не понятно: он пробует продолжать работать, переезжает вместе со своим производством в Москву, как велел Совет народных комиссаров — словом, всё еще пытается понять, что происходит. Даже национализация никак не проясняет для него происходящее: он, как социалист, ждет обещанных благ для народа, да и сам себя считает частью народа. Кроме того, новая власть подкидывает интересные задачи вроде оснащения радиоаппаратурой Шуховской башни. А еще она, эта новая власть, прислушивается к умным предложениям: Айзенштейн предлагает радиофицировать Транссиб, и эта идея принимается, проект мгновенно согласовывается и работы начинаются.

А вот его компаньон Тищенко, некогда принадлежащий к самой радикальной части народовольцев — террористическому «Черному переделу», понял всё сразу. Жизнь свою он окончил в 1922 году, обстоятельства его смерти неизвестны. В том же 1922 году Айзенштейн ухитряется сбежать в Англию. Говорят, к такому решению его подталкивают постоянные аресты — то с целью банального грабежа, то ему шьют политику, то всплывают (не обходится без доносов) истории о его знакомстве с Сухомлиновым и его подозревают в заговоре, то несколько раз как «классово чуждого» привлекают за «саботаж», то объявляют ему «помилование», учитывая его происхождение из «угнетенного еврейского народа», то, наоборот, арестовывают за «еврейский заговор». Короче говоря, жизнь беспокойная, счет арестам давно потерян, и решение спасаться, конечно, разумное.

Кроме того, на строительстве Шуховской башни случается авария: трос, сорвавшийся с высоты 75 метров, повредил радио и несколько секций башни. Законов нет, но есть революционная целесообразность, которая выдает иногда странные решения: гуманный революционный суд приговаривает Шухова к расстрелу условно (что бы это ни значило), а Айзенштейна — к длительному тюремному сроку. Правда, конвоир каждый день водит его на работу, а потом это как-то надоедает и приговор де-факто тоже оказывается условным.

В общем, и личная судьба, и наблюдаемая Айзенштейном картина великих перемен говорят о том, что свобод и счастья для всех трудящихся от советской власти можно так и не дождаться.

РОБТиТ впишут в советскую систему — компания станет известна как НПО «Вектор», более того, как фрагмент Ростеха она существует и сейчас. Производство электроламп перейдет к заводу «Светлана».

Тайное бегство Айзенштейну удается — позже он скажет, что бежал налегке, имея с собой разве что репутацию, ибо от всего имущества и от денег его «освободили».

В Англии есть фирма Маркони, которой человек с такой репутацией, как у Айзенштейна, нужен. Он руководит лондонским подразделением компании, возглавляет опыты по созданию электровакуумных ламп, параллельно перед Второй мировой организует производство радиоприемников в Польше и Чехословакии.

Во время войны его таланты пригодились армиям союзников: он к своим трем десяткам патентов Российской империи получает еще столько же английских, — а после войны акционеры Маркони именно ему предлагают возглавить созданную компанию English Electric Valve Company, которая выпускает радарные установки.

Собственно, всё, за что берется Айзенштейн, срабатывает всегда: созданная им некогда с нуля компания, которая называется сейчас e2v, известна, например, тем, что оборудовала телескоп «Хаббл», а среди ее клиентов — Boeing, Airbus, NASA, Европейское космическое агентство. Словом, Айзенштейн создал известную фирму, твердо стоящую на ногах.

Умер пионер российской радиосвязи в Лондоне в 1962 году, в 78 лет. В России о нем помнят, говорят и пишут мало — когда-то, кажется, посчитали, что одного героя в области радио на страну будет достаточно и все прочие, кроме в самом деле замечательного Попова, были из истории удалены — но это, собственно, вовсе не означает, что нашей памяти Семен Моисеевич Айзенштейн не достоин.