Телефонные страдания. Из воспоминаний обозревателя "Маяка"

Вспоминает Юлий Семенов, 14.06.2004 

Пришел я на "Маяк" как политобозреватель, и был уверен, что основное, чем мне придется заниматься, - это анализировать и комментировать события, вести какие-то особо серьезные программы, брать интервью у сильных мира сего. Так в общем-то и получилось. Хотя время от времени приходилось заниматься и другими делами. Возможно, новые коллеги проверяли, на что я гожусь, или воспитывали уважение к другим, специфическим для "Маяка", формам.

Осенью 91 года меня не без хитрости поставили в положение, когда почти с листа мне пришлось вести репортаж о демонстрации на Красной площади. Вначале я чувствовал себя в официальном эфире довольно скованно. Потом разошелся. Может, кто-то помнит, что в конце этой демонстрации М. Горбачев, Б. Ельцин и другие спустились с Мавзолея и присоединились к последним рядам демонстрантов. И тут меня потянуло на обобщения.
- Это символично, - комментировал я. - Всегда они были там, наверху, а мы внизу. И вот наконец они спустились с высот и теперь вместе с нами.
Сказано было, пожалуй, эффектно, но время показало, что с обобщениями я поторопился...

Примерно тогда же у меня появилась еще одна обязанность. Меня аккредитовали при кремлевской пресс-службе. И получилось, что мне, как спецкору, пришлось поработать с тремя президентами: Горбачевым, Ельциным и Путиным. Тогда-то я и столкнулся с проблемой телефонов.

Телефон всегда был для радио важным и, главное, оперативным средством связи. Но долгие годы превалировало стремление подавать информацию на радио в различных, присущих именно ему, формах. Создавалось звуковое разнообразие. Сейчас даже трудно себе представить, что, будучи в верховьях Енисея, я записывал на репортерский магнитофон журчание речных струй. Для меня было принципиально важно, чтобы в материале звучал подлинный голос Енисея, а не "журчание" из режиссерской фонотеки. И я не был оригиналом или фанатиком. В то время сама творческая "кухня" была другой. Эфир заполняли репортажи, звуковые картинки, голоса участников событий. Документальные записи перегонялись по каналам связи, расшифровывались, монтировались.

Но с нарастанием лавины событий и информационной конкуренции "его величество факт", "его высочество темп" начали вытеснять все остальное. Главным стало как можно быстрей передать информацию о том, что происходит сейчас или произошло только что. Причем у радио изначально было преимущество - возможность передать сообщения в прямом эфире с места событий в ближайшем выпуске новостей или даже не дожидаясь его. Но для этого нужны были мобильные телефоны, которых бедному в то время "Маяку" катастрофически не хватало. Да и вообще тогда "мобильники" были для нас еще редкостью.

И вот я помню свою хроническую проблему: где найти ближайший телефон? В самом Кремле это было относительно просто: пройти в одну из комнат пресс-службы или в бюро пропусков и использовать тамошние телефоны. Но вне Кремля и вне Москвы бывали ситуации, прямо скажем, неординарные. Вспоминаю последние месяцы президентства М. Горбачева. После его форосского "сидения" и перехвата инициативы Ельциным Горбачев чувствует недостаток внимания к себе со стороны прессы. И, отправляясь в командировку по маршруту Москва-Иркутск-Бишкек-Москва, решает взять журналистов с собой на борт президентского самолета. Насколько я знаю, случай уникальный; обычно пресса летит другим самолетом. Но нас было немного, девять человек, мы были нужны, так что полетели. Во время каждого из перелетов М.С. приглашал нас на беседу за чашкой чая (в отличие от последующих лет спиртное на борту исключалось). Я обратил внимание, что Горбачев пил чай из большой чашки с гербом СССР и совсем по рабоче-крестьянски съедал отжатый кусочек лимона.

Что касается бесед, то нужно было знать Горбачева: в основном говорил он сам, оттачивая на нас аргументацию своих будущих выступлений в Иркутске и в Бишкеке. В какой-то момент, слушая его, я заметил в углу салона телефон. Дерзкая мысль кольнула меня.
- Михаил Сергеевич, давайте удивим всех, позвольте мне по вашему телефону передать на "Маяк" краткое сообщение о вашем полете и встрече с журналистами.
В глазах Горбачева появились озорные искорки.
- А что, давай. - И, повернувшись к помощникам: - Поможем "Маяку".
Меня вывели в предбанник, где был параллельный аппарат. Через минуту я услышал отдел выпуска "Маяка":
- Ты откуда?
- Из Сибири, с борта президентского самолета. Как слышно?
- Не очень, но понять можно.
- В звуке дать не получится?
- Пожалуй, нет.
- Тогда записывай текст: "Это сообщение я передаю с высоты 10 тысяч метров с борта президентского самолета. Мы летим сейчас над Новосибирском по пути в Иркутск"...
Дальше текст я, честно говоря, не помню. Главное было сделано. Впервые в истории "Маяка" спецкор вышел на связь с борта президентского самолета. Не ахти какая сенсация, но все-таки маленький профессиональный рекорд.

Другой случай относится уже к ельцинским временам. 94 год. Я оказался в командировке в Нью-Йорке. Гостиница "Веллингтон" на Манхэттене, старая, респектабельная, в номере телефон, чего еще надо? Правда, разница во времени с Москвой усложняет дело. Придется выходить в эфир ночью - в 2, 4 и 6 часов. Но недосыпать в таких командировках - дело привычное.

2 часа ночи. Набираю студию и начинаю "выступать". И вдруг - чертовщина! - мне начинают стучать в стену. Каково соседям слушать ночной репортаж в Москву, да еще на непонятном языке! Остановиться не могу, заканчиваю, а что дальше? Что делать в 4 часа? Иду к ночному портье. Объясняю ситуацию, прошу на несколько минут номер с телефоном, но без соседей. Он смеётся, даёт ключи. Захожу в номер около четырех, вижу беспорядок, видимо, обитатели недавно уехали. Снимаю трубку, гудка нет. Как иногда бывает на Западе, после расчета за номер телефон отключают, чтобы не было звонков на дармовщинку. Разбираться уже некогда. Бегу в свой номер. Хватаю телефон и, насколько позволяет провод, выношу его в коридорчик номера. Набираю Москву, ложусь на пол, накрываюсь толстым одеялом и, обливаясь потом, "выдаю" свои три-четыре минуты...

Потом уже в Москве спросил:
- Как, включение было нормальным?
- Нормальным. Правда, "старик", ты был немножко напряжен, но мы понимаем: ночь, Нью-Йорк, президентские дела.
В редакции обстоятельства моего ночного эфира стали довольно широко известны. Родилась даже шутка: так возник новый жанр - репортаж из-под одеяла.

Ну а теперь о некоторых телефонных переживаниях и конфузах конца 90-х годов. ...Японский курорт Кавана. Встреча "без галстуков" Ельцин - Хасимото. Японцы выдают всем журналистам в пользование свои мобильные телефоны (всего за 100 долларов). Ну, уж японская техника не подведет! Проверяю связь: работает как часы. Наступает время первого эфира. Преисполненный уверенности и гордости, я вещаю:
- Приветствую слушателей "Маяка" с японских берегов Тихого океана! В ближайшие два дня здесь будет работать наш передвижной корпункт...
И здесь связь обрывается. Все попытки снова набрать номер в студии бесполезны. Мобильный телефон словно заклинило. Конфуз - хуже не придумаешь! Только потом мне стало известно, что в это время "отрубили" все мобильные телефоны. Видимо, японцы проводили какую-то контрольную операцию или расчищали пространство для спецсвязи. Как вы понимаете, мне от этого легче не стало. Утешился тем, что все остальные включения из Японии прошли нормально, и корпункт "Маяка" на берегу Тихого океана свое отработал.

Другой трагикомический случай произошел, когда я ездил в командировку в Германию на деньги спонсора. У меня было оттуда больше десятка включений. Одно из них прошло с техническим браком - плохая слышимость, помехи на линии. Но именно это включение, одно из десяти, услышал в Москве спонсор. И как мне потом передали, он заявил:
- И вы хотите, чтобы я на это давал деньги? Больше не надейтесь.
И сколько его ни уверяли, что все остальные звонки из Германии были вполне внятными, до поддержки таких командировок спонсор больше не снизошел.

Но я бы все-таки не хотел, чтобы у читателя создалось впечатление, будто за годы спецкоровских поездок телефон стал моим проклятьем. Наоборот, эти годы принесли много профессионально радостных минут, когда удавалось передать экспресс-информацию, иногда даже опережая друзей-
товарищей из информагентств. А когда наконец "Маяк" смог оснастить своих корреспондентов мобильными телефонами, жизнь наша стала вполне комфортной. Помню, в 99 году со встречи глав государств ОБСЕ в Стамбуле я передал в прямом эфире и в записи более 20 сообщений. Об одной ситуации расскажу чуть подробнее.

В первый год президентства В. Путина я в составе "кремлевской команды" журналистов сопровождал его в поездке по маршруту Мадрид-Берлин-Кишинев. Утром в Берлине, когда началась встреча президента России с лидерами германского бизнеса, я вышел из зала и в прямом эфире 12-часового выпуска "Маяка" передал последнюю информацию. Вернулся в зал, и в этот момент В. Путину задали вопрос о В. Гусинском, задержанном в Москве накануне. Ответ президента был его первой публичной реакцией на действия Генпрокуратуры. Это сенсация! Я тут же выскочил в холл, набрал номер студии и потребовал второго прямого включения в том же выпуске. Меня вывели в эфир, и именно "Маяк" стал первым, кто сообщил, что президент считает арест Гусинского не обязательным для проведения следственных действий, но никак не может соединиться с В. Устиновым, укатившим в Екатеринбург.

Впрочем, всё это недавнее прошлое. Сейчас телефонная связь позволяет корреспондентам, а значит, и слушателям стать участниками происходящих событий. Например, во время теракта на Дубровке на месте работало трое моих коллег, и по телефонам шла максимально полная информация. Мой же "телефонный роман" вступил в новую стадию. Теперь я веду программы крупного формата в студии с включенными телефонами для слушателей. Но это уже другая история...