Дмитрий Широков: "Некоторых друзей-музыкантов я никогда не поставлю в эфир"

Одинцовец Дмитрий Широков – в прошлом виджей Муз-ТВ, диджей на радио. Сегодня он – программный директор радиостанции «Добрые песни» и продюсер телеканала «Ля-Минор». Контент и радиостанции, и телеканала формируют песни в стиле «шансон» – в традиционном понимании этого слова. В интервью Дмитрий Широков поделился своим взглядом на публичность, настоящее и будущее радио, телевидения и музыкальной индустрии.

- Спрашиваю у Вас как у человека, которому довелось поработать в разных СМИ: чем радио принципиально отличается от телевидения? 

- На радио больше возможностей. В принципе, я сейчас на радио больше работаю, чем на ТВ. Телевидение дает узнаваемость, поэтому многие до сих пор уверены, что я виджей Муз-ТВ.

- Но ведь большинство людей, наоборот, стремится на телевидение, чтобы приобрести популярность?!

- На радио я с 1994-ого года, в «ящике» - с 1999-го. В том, что касается музыкальных каналов, радио дает больше возможностей. С телевизором все сложнее.

- В творческом плане, на уровне самореализации?

- Да нет, про самореализацию здесь говорить сложно. Это только в первые годы важно. Например, для канала «Ля-Минор», ввиду отсутствия большого количества видео в данном музыкальном направлении, нам приходится очень многое снимать самим. Но люди уходят. И из жизни в том числе. Как было с Катей Огонек, которая не смогла прийти к нам на эфир по болезни, а через две недели умерла. С этим, к сожалению, ничего не поделаешь. А на радио остаются записи…

- Ну, а все-таки касательно творчества – на радио больше возможностей?

- Да. Недавно одна нетрезвая дама, которая занимается производством рекламы (и, видимо, уверенная в том, что я получал образование в позапрошлом веке) объясняла: «Мы тут делаем ТАКОЕ! А потом это попадает в телевизор! И мы получаем то, что видим в телевизоре». У нас, конечно, тоже есть свои фокус-группы, это все понятно… Но на радио, наверное, все-таки больше ответственности. На ТВ человек что-то делает, у него не выходит, а его просчеты потом спихивают на другого. На радио так не получится.

- Я имела в виду еще и определенную незаинтересованность, равнодушие нашего телевидения к музыкальному формату, которым вы занимаетесь…

- Не всегда. Хотя, в принципе, из числа исполнителей, которые звучат в эфире радиостанции «Добрые песни», на «ящике» сегодня присутствуют только четыре имени: Трофим, Лепс, Шуфутинский, Высоцкий, само собой. Еще Стас Михайлов, может быть, и Люба Успенская. Вот, пожалуй, и все.

 - Ваша должность называется «программный директор». Все никак не могу понять, в чем отличие вашей работы от продюсерской?

- Ни в чем. Это просто принятое в «Русской МедиаГруппе» наименование. На всех визитках у меня написано «продюсер». А на «Ля-Минор» должность вообще официально называется «главный редактор». 

- Вам, наверное, присылают огромное число песен…

- Миллионы. Это наша головная боль. Мы с Андреем Палиным, музыкальным редактором, все это прослушиваем. Конечно, не целиком, а кусками. Но в большинстве случаев можно понять уже с первых аккордов аранжировки, подходит она или нет. Наша задача – не пропустить гения какого-нибудь, чтобы потом не кусать локти. Что-то попадает в эфир, большая часть – не попадает. Но обычно все дело в убогих аранжировках, некачественных записях. Люди что-то пытаются делать, но все прекрасно понимают, что шоу-бизнес уже давно работает адресно. Те люди, которые профессионально занимаются музыкой, не принесут вам запись, не заточенную под вашу радиостанцию. Это отработанная схема, когда продюсер приносит продакшн под определенный формат.

- А если к Вам обращается «сам себе продюсер»? 

- Это бывает очень редко. Конечно, такие люди есть. И мы даже иногда, прослушав трек, говорим, что, если вы сделаете другую аранжировку или перезапишетесь на более дорогой студии, то из этого, может, что-то и выйдет. Сейчас ведь техника очень важна. Стоимость студии определяется не тем, сколько людям там платят за работу, а тем, какое «железо» там стоит. Поэтому и корзина у музыкального редактора и программного директора всегда забита подставками под кофе (смеется).

- Как Вы распознаете, «гениален» исполнитель песни или нет?

- На моей памяти таких людей, которые бы пришли к нам на станцию без какого-либо опыта, не так много – буквально несколько человек. Но они есть.

- Кто, например? 

- Есть такой исполнитель – Валентин Куба. Он с Украины. Сейчас мы будем помогать ему записывать альбом. Правда, пока с этим сложно – кризис.

- Кстати, кризис действительно серьезно отражается на музыкальной индустрии? Ведь считается, что в годы экономического спада индустрия развлечений часто, наоборот, расцветает…

- Упали продажи аудионосителей, видеоносителей – это факт. Уже давно нельзя просто так прийти в звукозаписывающую компанию без записанной заранее, аранжированной музыки. Теперь ты приносишь готовый материал, и сама компания уже практически ничего не делает.

- Это характерно только для музыки вашего формата или для всей в целом?

- В целом. Я бы сказал, что для нашей музыки это даже характерно в меньшей степени. Потому что это артисты «не сделанные». Вот, непонятно, как может кризис отразиться на творчестве Сережи Трофимова? Как его любили, так и будут любить и ходить на его концерты. Ведь прошло то время, когда его никто не знал. Но есть другая категория – люди, которые занимались бизнесом и раньше не имели возможности реализовать себя в музыке. А сейчас такая возможность появилась, и они ее очень грамотно используют. Кстати, почему бы и нет?

- А Вы сами не поете?

- Бог миловал (смеется)

- Мне кажется, что если занимаешься чем-то профессионально, то должен свое дело любить. Особенно это касается музыки. В ней ведь надо разбираться…

- Я пою, конечно, в караоке… Поступали и серьезные предложения. Даже записали композицию с одним известным артистом. Но дальше дело как-то не пошло.

- А почему именно шансон? Вы сами слушаете эту музыку?

- Я на ней вырос. У меня отец ее очень любил. Тогда, мне кажется, только ее и любили по-настоящему. Высоцкого слушал с трех лет, с первых альбомов. Наверное, все это родом из детства.

- Каким же образом Вы очутились на Муз-ТВ?

- Я работал токарем на Одинцовском механическом заводе (что на 2-ом заводе располагается). После армии стало понятно: надо идти учиться. Я поступил в педагогический университет. Тогда открывалось множество коммерческих радиостанций. Мои однокурсницы попали на одну из них. И сказали мне, что там нужен был парень, который вел бы программу о книгах. А в то время (это был 94-й год) как раз начали издавать книги, которых просто никогда у нас не издавали – труды русских философов и так далее. За что сажали в свое время. И я начал вести эту программу «Книжные новости» на Радио 101. И понеслось. Работал по ночам шоуменом в клубе – это приносило доход. Там были ребята с Муз-ТВ – Аврора, Саша Пряников. Они подошли, сказали, что им нужен человек для утренних эфиров и что я подхожу. Дали мне телефон. Я позвонил. И через месяц был уже в эфире.

- То есть это все была цепь случайностей, стечение обстоятельств?

- Я не верю в случайности. Но как-то все и пошло. Потом уже были спецпроекты. Подключилось ТВ6. Сейчас появился «Ля-Минор», радиостанция скоро выходит на FM в Москве, что очень хорошо.

- Я еще к тому клоню, что у Вас не было мечты работать на телевидении, с которой многие туда и приходят? 

- Нет, в этом плане нет. Была даже на Муз-ТВ такая история. Они давали личностные оценки всем кандидатам в виджеи. Мы долго беседовали с психологами, которые старались определить, зачем нам это. Еще тогда психолог сказала мне: «Вы знаете, смотрю на Вас и вообще ничего не понимаю. У меня такое ощущение, что Вы это делаете, но у Вас нет такого, что готовы все отдать – только бы попасть на «ящик»». А вообще, мне сейчас стало проще ходить по улицам. Потому что у «Ля-Минор» охват меньше, чем у Муз-ТВ. Правда, иногда, когда все же приглашают на какие-то крупные каналы в определенные программы, потом опять люди начинают подходить к тебе…

- К Вам подходят люди на улице, что-нибудь спрашивают?

- Сейчас меньше. А раньше – вообще было трудно дойти от машины до подъезда. Я сначала жил на той стороне, на втором заводе – райончик небольшой, бандитский. Там еще ничего было, а когда переехал на Можайку… 

- А что спрашивали? Странные вопросы задавали?

- Ой, да много всего. Самый распространенный вопрос был: а правда ли, что вы с Белкой муж и жена? Это была такая первоапрельская шутка – типа «пошутили» - которая разрослась потом лет на семь. До сих пор - особенно журналистки – любят спрашивать: «Ну, все-таки, это правда, что вы муж и жена?». Я всем говорю: «Ребят, вы уже давно потеряли первоисточник». А все очень просто, написано было черным по белому: «1-ое АПРЕЛЯ Широков с Белкой расписались…». Даже была такая шутовская свадьба в саду «Эрмитаж» в центре Москвы. Сейчас спрашивают, в основном, почему так давно меня не видно на ящике? Раньше часто задавали вопрос, езжу ли я на метро. Отвечаю: нет, не езжу. «А почему люди, когда становятся известными, перестают ездить на метро?» Они еще спрашивают! Ко мне приезжали сестры двоюродные из Риги – как раз в разгар моей «звездности» на маленьком, но гордом телеканале. Решили поехать на Арбат погулять. Мы не дошли и до середины - невыносимо. В итоге сразу зашли в ресторан. Потому что просто невозможно! Потом поехали домой. Но тогда охват Муз-ТВ был действительно большой.

- На мой взгляд, сегодня канал действительно становится «российским», потому что на нем крутят много отечественной музыки, качество которой, правда, мягко говоря, оставляет желать лучшего. По сути, это просто кем-то проплаченные клипы…

- Сегодня любому каналу, в принципе, трудно отойти от платной ротации. Опять-таки финансовые трудности вынуждают. Кроме того, это уже есть в российском шоу-бизнесе – никуда не денешься.

- А на вашей радиостанции тоже распространена такая практика?

- Нет, конечно. 

- Как же вы тогда выходите на самоокупаемость?

- Ну, во-первых, мы уже немного продаемся. На радио все вообще немного по-другому. Но сейчас все сталкиваются с ситуацией, когда доллар начинает определять формат. Мы этому активно сопротивляемся. Нам нельзя менять формат. С телевидением проще – есть всего 10-15 каналов. И все. А радиостанций уже за пятьдесят скоро будет. И всем нужна реклама. Так что, если у вас неправильный формат – извините…

- Все станет проще с приходом цифрового ТВ?

- Да. Но опять же, проблема. Приходят ко мне уважаемые друзья с хорошими песнями и говорят: «Надо встать на большие каналы». Спрашиваю: «С чем будем вставать?». «Вот с этим». Но они-то не понимают, что телевидение – это еще и картинка. А то, что они мне приносят, не возьмет никто. Поэтому здесь такая тонкая грань – между талантом и тем, что у него нет денег…

- А молодые артисты у вас на радиостанции есть?

- Из совсем юных, подающих надежды, пожалуй, только группа «Республика», которая спела с Иосифом Кобзоном. А так, в принципе, нет. Потому что сложно представить себе, как молодые могут стать авторами песен, которые будут интересны с точки зрения обмена жизненным опытом старшему поколению.

- Почему, кстати, радиостанция называется «Добрые песни»? Ведь шансон, такой, каким мы его понимаем в России, совсем не добрый, я бы сказала. 

- Это все потому, что у нас шансоном считается блатняк. У нас как раз его нет. Для нас шансон – наследие Вертинского, Высоцкого, Окуджавы, а не хрипатые голоса, поющие о тюрьме с аранжировкой на компьютере и тремя аккордами. Есть даже музыканты, с которыми я лично дружу, но которых никогда не поставлю в эфир.

- Каким вы представляете себе будущее радиостанции через несколько лет?

- Когда придет «цифра» и у людей появится выбор, то останутся только сильные бренды. Опять же, понять, что будет делать молодежь, невозможно – она слишком мобильна. Мы сейчас говорим о взрослой аудитории. Но я думаю, что радио еще долго не умрет. По крайней мере, на наш век хватит. С приходом цифры наконец появится большее количество частот – а значит, будут узкоформатные радиостанции. В Америке уже давно к этому пришли. Сейчас огромное количество станций есть в Интернете. Но это все для молодежи, в основном. Ведь даже МР-3 формат до сих пор не активно используется старшим поколением.

- Сейчас Вы, по сути, занимаетесь административной работой. Что Вам все-таки больше нравится – быть в эфире или выступать в роли продюсера?

- Я бываю и в эфире – веду спецпрограммы. Ставим неформатную музыку с нашим музыкальным редактором. Что я могу сказать? Эфир – это наркотик.

- А Вы волнуетесь перед эфиром?

- Сейчас уже нет. Впрочем, это еще с какой стороны посмотреть. Конечно, определенное волнение присутствует. Все взаимосвязано. Я сейчас езжу за рулем сам. И стараюсь не выезжать сразу после эфира. Особенно, если он был удачным. Потому что чувствуешь, что у тебя просто нет мозга – ты как выжатый лимон. Поэтому стараюсь с часок подождать. Попить чай-кофе, и уже потом ехать.

Анна Леонова - Odintsovo.info